В темных боковых нефах я проходил мимо застекленных шкафов, от которых исходило золотое сияние. Когда глаза привыкли к темноте, можно было различить за стеклами божков с толстыми животами и большой грудью. Они заполняли все полки, сидели, как куры на насестах переполненного курятника, рядом с многорукими индийскими богинями с их вызывающими улыбками и широко расставленными коленями. Я оказался перед алтарем. У центральной стены жирно поблескивала металлом статуя Будды, глубоко в складках его тела скопились пыль и копоть от лампад. Что-то бормоча под пос, монголы ставили перед ним мисочки с рисом и коробочки спичек. Благоухал арц, зажженный в металлических чашах. Рядом со статуей, в застекленной витрине, бог войны с лицом свирепого демона стоя совокуплялся с обнаженной богиней, которая охватила голой ногой его поясницу.
Начались песнопения, и я стал смотреть на лам из тени, образуемой колоннадой. Они сидели двумя рядами, лицом друг к другу, по обе стороны нефа. Ближе всего к алтарю старший лама — в кресле, похожем на богатую шкатулку, остальные, скрестив ноги, — на низких нарах, перед пюпитрами, на которых были разложены книги с молитвами и флейты из берцовых костей, оправленных в серебро. Старший начинал, остальные подхватывали, что-то бормоча. Младший лама внес чайник с дымящимся чаем с молоком и, двигаясь по центру нефа, наполнял мисочки. Многие тут же начали прихлебывать, не прерывая бормотания. Вдруг, по знаку, данному старшим, они ударили в медные тарелки, рассыпались серебристые звуки, заиграли флейты, извлекая костяные гоны. Глухо, как гроза, зазвучал барабан из крашеной кожи и взревели две четырехметровые бурэ, установленные на маленьких деревянных козлах. Потом ламы опять стали монотонно бубнить молитвы, водя по сторонам глазами.
Я не заметил глубокой сосредоточенности на их лицах. Ламы наблюдали за зрителями и верующими — несколькими пожилыми мужчинами, а возможно, и женщинами, что трудно установить, поскольку женщины под старость бреют головы, одеваются так же, как мужчины. Вознесение молитв значительно больше походило на однообразную работу, чем на отправление духовного акта. Под этим углом зрения я увидел в них людей, выполняющих служебные обязанности. Напрашивался вопрос: что заставляет их оставаться верными своей профессии? Вероятно, им крупно повезло в жизни, и они хорошо понимают это. Ламы отличались от других глубоким внутренним покоем, достоинством, даже торжественностью, что, несомненно, имело под собой глубокую психологическую основу. Большую роль здесь наверняка играла принадлежность к клану, поскольку монашеский орден — не что иное, как клан, группа, партия, ложа, дающая своим членам опору, чувство, что они не одиноки в противопоставлении остальному миру, что каждый из них стоит перед этим миром как представитель этого клана, и поэтому для них не существует крайней опасности. Братство не допустит гибели брата.
