Нас пригласили в юрту, мы вошли через низкие двери. С приветствиями навстречу поднялось четверо стариков. Их отполированные ветрами коричневые лица были словно выточены из темного дерева. Пока они занимались нами, сын собирал узелок и паковал чемодан. Мы рассматривали старинные сундуки, расписанные маслом. Краска потрескалась, как на картинах старых мастеров. Кумыс подали в мисочках китайского фаянса две старые седые женщины коротко, почти наголо, остриженные. На руках у них мерцали тяжелые серебряные браслеты с розовыми кораллами. Дэли под горлом были скреплены такими же брошами. Нас угощали сыром, нарезанным ломтиками, конфетами в деревянной миске. Кумыс был свежий, холодный, казалось, пенился во рту. Женщины то и дело подливали его ковшом.
Молодой мужчина работал учителем в Улан-Баторе. К своей кочующей семье он приехал в отпуск, вместе с. восьмилетним сынишкой. Он снял с себя дэли, надел рубашку с галстуком, пиджак. Мальчика тоже одели по-городскому. Началось прощание. Сын поцеловал руки старикам, те положили ладони на его голову. Исполненные внутреннего покоя, они говорили мало. Как далеки были эти люди здесь, в пустынном месте, от суеты, свойственной человеку, живущему в многочисленном обществе, как свободны от образцов, которым надо следовать, от бесконечных сравнений себя с окружающими. Их не посещали мысли о том, что есть более счастливые и богатые семьи, более перспективные мужчины и более красивые женщины. Они были довольны своей судьбой, не знали чувства вины за то, что не сумели достичь чего-то (большего. Их жизнь определялась до сих pop такими простыми категориями, как холод, голод, любовь и забота о детях.
Как ни изменился облик всей страны, в монгольской юрте все еще царил дух двенадцатого столетия. Если бы молодому Чингисхану случилось просить здесь убежища от врагов его рода, по каким признакам смог бы он догадаться, что перешагнул через восемь столетий? По несколько иной форме железной печурки, которая топится тем же аргалом? По фотографиям, которые можно принять за рисунки тушью руки китайского мастера?
С вещами в руках мы вышли из юрты.
— Хорошо там? — спросил у меня отец учителя, пожимая мою руку своими обеими руками и указывая головой на далекие края за горизонтом.
— Хорошо! — заверил я.
А что еще можно было сказать? Он просто не смог бы понять, что там надо заслужить пищу, быть достойным хорошей одежды, доказать свою значимость, чтобы иметь крышу над головой.
