Мы опустили бортики кузова и начали грузить ящики на огромную платформу. Их поднимали с помощью троса, который тянула машина Сайнбилига. Я работал в паре с Войтеком, перетаскивая и обвязывая тросом ящики с монолитами. Среди трудившихся под палящим солнцем людей только мы с ним были без рубашек, остальные — в жарких темных дэли. Они засучивали длинные рукава до локтя, упирались в ящики сучковатыми подагрическими руками, наваливались приземистыми, не по возрасту рано согнувшимися телами. От нагретой шерстяной одежды исходил запах жира. По лицам катился пот, капли падали на песок. Отдыхали все вместе, сидели на ящиках, распрямляя натруженные спины. И снова нас поглотила простота, однозначность и эффективность физического труда. В этот момент я находил в передвижении и погрузке тяжестей куда больше радости, чем в умственной работе.
Я заплатил взрослым по двадцать тугриков, насыпал детям конфет в подставленные ладошки. Борта МАЗа подняли, скрепили цепями, покрыли груз брезентами и обвязали веревками. Войтек и я сразу же после ужина у Будэ собирались выехать в Далан-Дзадгад. Наутро Пэрлэ с Сайнбилигом вдвоем должны были отправиться прямо в Тугрик.
Я наблюдал за Будэ, как он сидит на подложенной под себя ноге, согнув другую в колене, и готовит лапшу для супа, размешивая муку с водой, на печурке уже кипел бульон из сушеного мяса. Полоски такого мяса висели на веревочках под сводом юрты. Справа от входа, на женской половине, копошились дети.
Рассматривая эту тихую, сумрачную, освещенную слабым мерцающим светом монгольскую юрту, наполненную голосами детей, я понял, что она — истинное воплощение всего, что связано с понятием «дом», «семейный очаг», «прибежище», о котором мы мечтаем в глубине души. Устойчивые, заглушающие звуки стены, сводчатая форма пещеры, но без каменного холода, пушистая обивка из войлока, свалянной шерсти, похожая на мех или шкуру животного, к которой можно прильнуть и с которой, возможно, связаны какие-то ощущения, идущие из глубокой древности. Пол такой же мягкий, глушит шаги. Это должно вселять уверенность, если допустить, что в нас еще живет страх перед опасностью, что наше убежище обнаружат. Мягкий красноватый свет пламени не режет глаз. Само наличие огня вызывает чувство надежной защиты. Семья в сборе, сонные дети — все укрыты в скорлупе, ограждающей их от остального мира, выдерживающей ураганы, защищающей от мороза и зноя.
При этом они подумывали о переезде в Улан-Батор, о жизни в трехмерной коробке с холодными стенами.
