Где ты сейчас, когда я в тебе так нуждаюсь?
Когда кого-то очень сильно ждешь — он обязательно опоздает. Я хочу, чтобы ты опоздал. Но, прошу тебя, только приди. Я здесь, я жду тебя и до сих пор верю, что ты спасешь меня.
Спаси меня от самой себя.
* * *
Я опираюсь об прохладные каменные перила Тауэрского моста и с легким опьянением рассматриваю открывающийся вид на ночной город, утопающий в бесконечных сверкающих огнях. Мимо снуют проезжающие автомобили, время от времени сигналя друг другу в след, вокруг раздаются размеренные голоса французской речи, вперемешку с английской.
Город кишит туристами, в особенности в ночное время суток: влюбленные парочки беззаботно шатаются по незнакомым улицам, мельком разглядывая достопримечательности, кто-то не спеша выгуливает собак, зависая в телефоне, а кто-то делает уже тридцать пятое селфи на фоне ночного города, с каждым щелчком надеясь на более лучший результат.
— Ты же прекрасно понимаешь, что так нельзя, — откуда-то сбоку раздается знакомый, хрустящий как гравий голос.
Его хрипота каждый раз ломает мне кости и вовсе не потому, что она мне не нравится, но то, с какой интонацией он употребляет ее — заставляет перелезть через перила, шагнуть в пропасть и окунуться в прохладные воды Темзы.
Я поворачиваю голову в ответ на его голос.
Черт возьми, я готова отдать все, что угодно, лишь бы целую вечность и еще пару секунд любоваться его профилем. Я готова простить ему все, что угодно, чтобы бесконечно разглядывать его вдумчивый взгляд в сочетании с тем легким намеком на улыбку, от которого кожа покрывается приятными мурашками. Я готова посвятить вечность, чтобы разглядывать его небесные глаза, покрытые толстой коркой льда. Вечность и еще пару дней на то, чтобы растопить ее.
— Мне плевать, — отчаянный шепот срывается с моих губ в сопровождении с белоснежным паром изо рта, и я лишь глубже кутаюсь в красную куртку, съеживаясь до размеров изюма. — Это моя жизнь… это наша жизнь, и я хочу, чтобы мы прожили ее, не обращая внимания на какие-то негласные правила, придуманные черт знает кем.
Кажется, даже сам скорпион, поселившийся на его шее, с упреком качает своими темными клешнями на мой резкий ответ. Но выражение его лица ничуть не меняется, лишь уголок губ едва заметно приподнимается вверх. У него всегда так — лишь намек на улыбку, но даже призрака улыбки достаточно, чтобы я оцепенела, застывая над пропастью его бездонных глаз.
— В тебе говорит юношеский максимализм, солнце, — мягко произносит он, продолжая глядеть куда-то вдаль.
