— Глупости! — сердито прервал его Нехо. — Тебе покажут готовое изваяние фараона, и ты, глядя на него, изобразишь его в момент коронации. Что же касается мнения фараона, то в ближайшее время мы его не услышим.
С последними словами номарха никто не стал бы спорить. Каждый житель Египта в эти дни пребывал в тревоге и напряжённом ожидании. Стоявшая под Мемфисом армия ассирийского царя Ашшурбанипала не оставляла сомнений даже у самого тёмного крестьянина: война с Ассирией[4] неизбежна. Зато о месте, где скрывался Тахарка, мятежный фараон, бросивший вызов самому царю Ассирии, не знали даже его придворные.
— Всё же я должен признаться, что не готов принять твоё предложение, — как можно вежливее сказал Ренси и, прижав к груди обе руки, поклонился.
Нехо подскочил, как будто его ужалила змея. Его грубое с крупными чертами лицо побагровело от гнева.
— Да кто ты такой, чтобы возражать мне?! — вскричал он, глядя на Ренси испепеляющим презрением взором. — Отчего ты возомнил себя выше, чем другой наёмный работник?
Ренси смотрел на него и словно бы слышал голос своего отца: «Подумай сам, разве благородное это дело — быть ваятелем! Это всё равно что быть слугой: каждый помыкает, каждый волен накричать, унизить. Писец же повсюду окружён почётом и уважением. Смотри, нет должности, где не было бы начальника, кроме должности писца, ибо он сам начальник…»
— При храме трудятся десятки мастеровых, и, если я прикажу любому из них сделать что-то, никто не станет мне перечить! — продолжал между тем Нехо, всё сильнее распаляясь от гнева. — Ты должен подчиниться моему приказу, кем бы ты там себя не воображал!
Подавляя злость, Ренси спокойно ответил:
— Я — не «любой мастеровой». Я подчиняюсь непосредственно его высочеству Танутамону, который нанял меня для работы в этом храме.
Он нарочно выделил слово «этом», давая Нехо понять, что менять своё местопребывание не намерен.
Глаза номарха вспыхнули опасным огнём.
— Немедленно собирай свои пожитки и убирайся вон из Саиса! В конце концов это мой город, и мне одному решать, кому здесь жить и работать, а кому здесь совсем не место. И я не думаю, что принц будет возражать против этого!
С подобным приказом не рискнул бы спорить даже самый упрямый и значительный сановник.
— Как скажешь, господин.
Ренси снова поклонился, как требовал обычай, потом развернулся и, уже не различая ни лиц, ни дороги, вышел из храма.
Придя к себе в каморку, которая служила как место для ночлега, Ренси начал собирать вещи. На сердце у него было тяжело; к горлу подступил тугой комок, и противно защипало в глазах. Однако гнев его был сильнее обиды. Он ценил свой дар, гордился им, он привык принимать восхищение людей и потому обращение Нехо воспринял как жестокое и незаслуженное оскорбление. И надо же такому случиться, что свидетельницей его унижения стала Мерет!
