То, как я обрадовался, слушая бая Петко, рассказывавшего мне эту приятную новость, невозможно передать. Радость моя была такой, что мне не сиделось дома, что-то подталкивало меня на улицу, и я думал лишь о том, чтобы поскорее проводить бая Петко и пойти поделиться со своими друзьями этой необычайно радостной новостью. Наконец, после неоднократного угощения, бай Петко поднялся ехать, да и я вышел с ним, проводил его до конца улицы, и там мы расстались; он отправился на постоялый двор, который находился в нескольких шагах дальше, я же пересек улицу и направился в дом дяди Константина, где обычно мы собирались по утрам. Там уже были все мои друзья, и, находясь в очаровании от своей новости, с каким нетерпением, с каким восхищением и радостью я сообщил им ее, таким мне показалось и их невообразимо огромная, внезапная радость. Я пленил их, и еще больше восхищался, и мечтал, и предсказывал наше близкое царствование. Изумленные, они ловили каждое мое слово, и каждый говорил что-то, что было близко произнесенному мной. Мы все радовались, как дети, и после свежих еще огорчений и печалей, которыми наполнили нас зверства, повсюду совершавшиеся в нашем многострадальном отечестве взбесившимися турками, мы уже мечтали для себя о прекрасном будущем и строили воздушные замки.
Поздно вечером, около 1 часа по турецкому времени, Нури-бей прибыл и сошел на постоялом дворе Костаки. Мне очень хотелось его увидеть, хорошо было бы услышать что-то и из Константинополя, и я искал причину, по которой мне бы представилась возможность его поприветствовать, и вскоре я ее нашел. Плевненская администрация не доплатила мне учительскую зарплату, когда я уезжал, а тут я как бы воспользовался его приездом, чтобы просить содействовать в выплате того, что были мне должны. Так, я явился перед ним незваным гостем, засвидетельствовал свое почтение, и он хорошо меня принял, но был очень задумчив и озабочен. Увидев его таким, хоть мне и хотелось подольше задержаться при нем, я не посмел этого сделать, лишь передал ему свою просьбу и собрался уходить.
— Хорошо, я постараюсь, насколько смогу, будь спокоен, — ответил мне он, и мы простились. Он извинился, что не может более меня задерживать, поскольку спешит поужинать и поскорей тронуться в путь, мол, неотложное дело заставляет его спешить, и завтра вечером он должен быть в Плевне. Мне уже было известно это его неотложное дело, но я сделал вид, что ничего не знаю, попрощался, пожелал приятного пути и вышел.
