Но я и до сих пор лесбиянкой себя отнюдь не считаю. Странно, но то, что происходило между нами, казалось мне невинным. Это было просто высшим воплощением нашей дружбы. Может быть, это даже была любовь. Да, скорее всего так оно и было.
Я настолько любила Юку, что не хотела делить её ни с кем. Иногда мне даже её съесть хотелось — настолько я её любила. Это была страсть, ничего подобного раньше я не испытывала, даже по отношению к Генчику, о котором умудрилась почти забыть.
Так быстро забыть.
А вокруг никто не замечал ничего. Для окружающих — врачей, нянечек, посетителей, моих родителей, Юка была просто преданной подругой, которая самоотверженно за мной ухаживала. Все ею восхищались — мол, в наше время редко встретишь такую дружбу. Юка не возражала, она вообще любила, чтобы все восхищались ею, и неважно, по какому поводу.
И мне казалось, что это не закончится никогда.
Но все закончилось через пару недель, когда меня уже должны были выписывать. Мой лечащий врач отметил, что в последнее время я быстро пошла на поправку.
— Я думал, что всё же придется вас оперировать, — однажды сказал он, — но теперь вижу, что необходимости нет.
— И я снова смогу ходить? И делать все, что делала раньше?
— Ну, не так сразу — снисходительно усмехнулся он. — Сначала вам придется носить корсет. Несколько месяцев. Всё это время вы можете ходить, но не долго. И лежать, а вот сидеть вам нельзя.
— Как это?
— Вот так. Когда вы сидите, нагрузка на позвоночник гораздо более сильная. Чем когда вы ходите. Но через несколько месяцев вам можно будет и сидеть тоже… Потом походите на мануальную терапию в Абрикосовский переулок, я вам дам телефон отделения хирургии и реабилитации позвоночника. Там лучшие врачи.
— А прыгать? — нервно переспросила я.
Врач недоуменно на меня посмотрел:
— Что?
— Ну прыгать… С парашютом!
— Я сто раз вам говорил, Настя. О парашютах придётся забыть навсегда. Если, конечно, вас не прельщает перспектива оказаться в инвалидном кресле.
Итак, меня должны были выписать. Я слабо в это верила. Я успела привыкнуть к размеренному больничному распорядку, к неподвижности, к остановившемуся времени и пшенной каше на завтрак. Я даже к постылому судну привыкла — однажды поймала себя на мысли, что мне скорее всего будет лень встать с кровати, когда я захочу в туалет.
Мне принесли корсет — сооружение из твердого пластика закрывающее всю спину и живот до груди, корсет застегивался так плотно, что трудно было даже дышать. В этом корсете мне предстояло провести несколько месяцев.
