Странная война 1939 года. Как западные союзники предали Польшу | страница 98



Природа и источник этой информации, а также ее трактовка – вот что требует самого тщательного изучения, прежде чем мы завершим свое исследование решающей битвы, которая так и не произошла. Необходимо также рассмотреть и другие сопутствующие факторы, приведшие к непринятию решений в 1939 году и способствовавшие оформлению разведывательной информации, доступной всем правительствам. Ведь поскольку в итоговом анализе выясняется, что самой крупной ошибкой была та, что совершили Гитлер и уступчивые немецкие генералы, с готовностью последовавшие за фюрером, пока на карте была только Польша.

Политические взгляды и оценки чаще всего основывались на социальных предрассудках и предубеждениях и обусловливались характером предвоенного общества, все еще в сильной степени изолированного в замкнутые группы, сформированные классовой структурой Британии и Франции, и иерархическим военным и национал-социалистским обществом Германии 1939 года. Даже такие крупнейшие социальные потрясения, как всеобщая стачка 1926 года, не вызвали классовых эмоций такой интенсивности и ожесточенности, как те, что наблюдались в год перед началом войны.

Концепция национал-социалистской Германии как бастиона против распространения русского коммунизма была принята значительно шире среди правящих и высших классов Британии и Западной Европы, чем может понять новое поколение спустя тридцать лет. В большинстве случаев не сочувствие или поддержка расовой политики и идей нацистов и фашистов приводили к терпимому отношению к действиям нацистов и к недостаточному противодействию демократий, иными словами, к политике умиротворения; они проистекали в большинстве случаев из страха перед распространением русского влияния, осуществляемого при посредстве Народного фронта Леона Блюма и республиканского режима в испанской гражданской войне, равно как и через более привычные коммунистические каналы[36].

Чемберлен писал о своем «глубочайшем недоверии к России» и ее мотивам через какие-нибудь десять дней после того, как Гитлер вошел в Прагу, а в течение последующих шести месяцев в своих частных письмах он продолжал выражать искреннее убеждение, что Гитлер желал мирного урегулирования с Англией и не стремился к войне. Биограф Чемберлена справедливо подчеркивал, что это было вызвано вовсе не предрассудками. По его утверждению, оно основывалось на данных разведки и информации, которую представляли Чемберлену, о характере русского режима и его вооруженных сил и, надо полагать, также на информации о Германии и намерениях Гитлера.