Вюймен не согласился. Французское правительство располагает менее пессимистичными данными, ответил он Стелену; оно подготовилось «ко всем возможным случайностям». Но не в этом суть, возражал Стелен. Вопрос в том, можно ли точно сказать Гитлеру, что предпримут союзники на западе, если Германия нападет на Польшу. Это – единственная надежда спасти мир и Польшу. По мнению Стелена, немцы, вероятно, были так же хорошо информированы относительно намерений англичан и французов, как и относительно своих планов[14]. Гитлер все равно узнает, что французы намерены ничего не делать. После этой бесполезной встречи с Вюйменом у Стелена состоялась такая же встреча с министром авиации Ги ла Шамбром, обмен мнениями с которым оказался еще более разочаровывающим. Затем он возвратился в Берлин. Это была исключительно показательная интерлюдия в предвоенной дипломатической игре.
Зачем Герингу понадобилось вмешиваться таким образом? Он сделал это с целью предотвратить войну или желая увериться в том, что французы будут вести себя спокойно в случае нападения Германии на Польшу? Действовал ли он в сговоре с Гитлером, чтобы отпугнуть французов и британцев от польского фронта, или проводил самостоятельную внешнюю политику? Легче ставить такие вопросы, чем отвечать на них, но многое зависит от правильного понимания того, что происходило во время этих бесед.
Центральным фактом являлось то, что во главе на первый взгляд монолитной немецкой военной машины, с наводящими ужас гестапо и службой безопасности Гиммлера, однопартийным государством, строго контролируемой прессой и отсутствием привычных демократических принципов, находились личные отношения между лидерами, граничившие с анархией. Интриги и соперничество определяли жизнь Риббентропа и Розенберга, Геринга и Геббельса, Гесса и Гиммлера, каждый из нацистских лидеров проводил свою независимую политику, направленную на укрепление собственного положения. Не лучше была ситуация и в вооруженных силах: генералы были озлоблены и расколоты, а в некоторых важных случаях даже проявляли пораженческие настроения. Контрразведывательные органы возглавлялись офицерами, настроенными против Гитлера, желавшими его смещения и находящимися в контакте с союзниками и некоторыми нейтралами.
Однако сила Гитлера заключалась в том, что в этот решающий момент в конце июля все его министры и старшие офицеры хотели того же, хотя и по разным соображениям. Никого из них не беспокоило предстоящее уничтожение польского государства. Их всех (кроме Гитлера) тревожила угроза англо-французского вторжения; они боялись его «ради Германии» и не могли представить себе Германию, ведущую успешную войну на двух фронтах. На том приеме, где присутствовал Стелен, Геринг был их представителем. Единственным способом сохранения мира было принесение в жертву Польши, примерно так же, как Чехословакия была принесена в жертву год назад. Однако Геринг выразил эту позицию более отчетливо. На карту будет поставлено само существование Британии и Франции, если они придут на помощь полякам. Геринг предостерегал французов, потому что, в отличие от Гитлера, немцы еще не были убеждены, что британцы и французы ничего не сделают для помощи Польше. И главной причиной этих сомнений было знание, что у союзников на западе будет огромное военное превосходство, пока немцы занимаются польской кампанией.
