Так или иначе, выдалось свободное время, а у Семёна ещё раньше наметилось одно дельце, которое он непременно хотел провернуть. Взглянув на часы, он стал одеваться. Делал он это медленно, словно обдумывая каждое движение. Поверх рубашки надел кобуру, куда сунул пистолет (воронёный, конечно, а не блестящую игрушку), за голенище высокого ботинка заткнул нож. В прихожей внимательно осмотрел себя в зеркало, надел старую выцветшую куртку и вышел из квартиры.
На лестничной площадке было темно: кто-то снова вывернул лампочку. Семён давно хотел узнать, какой урод этим занимается, но никак не мог подкараулить вора. Что бы он с ним сделал, он не думал — надеялся на вдохновение и экспромт. Он вообще чаще всего рассчитывал на то, что Бог вразумит и направит его. Правда, только когда дело касалось того, что он считал мелочами жизни — то есть всего, что не было связано с работой.
Семён вышел на улицу, по привычке огляделся, застегнул куртку — вечер выдался прохладным — и двинулся к Калинкину мосту.
Он был рад, что ему удалось счастливо избежать встречи с другими жильцами, которые любили покурить на лестнице и поприставать с никчёмными, как считал Семён, разговорами. В особенности его раздражала одна надоедливая старуха, обитавшая на первом этаже и словно нарочно поджидавшая проходивших мимо жильцов, чтобы пожаловаться на что угодно, лишь бы привлечь к себе внимание. Судя по всему, она стояла в прихожей и прислушивалась. Стоило раздаться на лестнице чьим-то шагам, как она поспешно открывала дверь, высовывала узкую лисью мордочку и начинала громко вещать, возмущённо причитая на все лады.
Семён не хотел отвлекаться от предстоящего дела, о котором узнал две недели назад от одного человека, знатока антиквариата и редкостей, причём не тех, которые можно отыскать, зайдя в любую сувенирную лавку, и даже не тех, что хранятся в частных коллекциях и музеях под семью замками. Яков Фрельман специализировался на вещах, в существовании которых не были уверены даже ведущие в своих областях специалисты. И он умудрялся их находить, хотя часто казалось, что это совершенно невозможно. Конечно, Яков Фрельман теперь уже не делал этого лично — он был слишком стар, в январе ему стукнуло восемьдесят шесть — но он по-прежнему обладал деловой хваткой, которая позволяла ему отыскивать нужных людей. И на этот раз он пришёл к Семёну.
Убийца шёл, засунув руки в карманы, и вспоминал последний разговор с антикваром, стараясь припомнить все детали — он давно взял за правило прокручивать в голове по несколько раз всё, что с ним происходит, и анализировать.
