На следующий день рано поутру старик начал приготовления к поездке. Сначала он пошёл в загон на горном склоне, где Яфта Никодемус, пастух из Ферхелехена, держал стадо своего хозяина. Там они договорились о том, что за несколько свёртков табака Яфта будет присматривать за его козами и курами. Свою землю Яфте пришлось оставить на попечение Бога. Вернувшись домой, он натянул парусину на бамбуковый каркас и закрепил этот навес над повозкой. Ко дну её он привязал большой чёрный чайник и котелок с тремя ножками. Это были все их кухонные принадлежности. Затем он наполнил бочонок водой из ручья и тоже привязал его ко дну повозки. После этого Юриаан достал раскрашенные козлы и закрепил их впереди телеги, чтобы на них можно было сидеть. На козлах помещался их небольшой запас еды: куски просоленного сушёного мяса, мешочек с кофе, сухари, завёрнутые в кожу козлёнка, маис для приготовления лепёшек и солёные рёбрышки недавно зарезанной козы. Позади повозки он привязал корм для быков, а под ним подвесил складной табурет. Внутри неё он постелил тюфяк из перьев и положил подушки и одеяла для гнёздышка Дельки.
Когда всё было готово, и два быка, с которыми Юриаан пахал свою землю, были запряжены, Дельки вышла из дома, чтобы забраться в повозку. На ней были коленкоровое платье, которое она надевала лишь к Причастию, и шляпа от солнца, а её ноги без чулков были обуты в туфли из сыромятной кожи, которые Юриаан сделал для неё сам. В руке она несла красный платок из хлопка весь в белых лунах, куда были завёрнуты её Библия, "Подарок хорошей девочке" и коробочка, отделанная ситцем и ракушками. Её волнение (а может быть, и капли) на время облегчило боль, и её круглое, гладкое и невинное лицо светилось от веры во всемогущество Господа, от веры в больницу в Платкопсе и от веры в Юриаана. И тогда её муж помог ей забраться в повозку, снова и снова называя её нежно, красиво и ласково, как он делал всегда, когда хотел показать свою любовь к ней. Поездка из Ферхелехена в Платкопс на бычьей повозке обычно занимала чуть менее трёх суток. Они двигались не спеша, поскольку Дельки постоянно мучила боль, и кроме того, приходилось часто распрягать быков, чтобы дать им отдохнуть. Весь путь от Ферхелехена до Хармони был для них знаком, но уже многие годы они не ездили дальше. Поэтому прямая серая дорога через коричневую и иссушенную степь, где на выжженных солнцем полях фермы находятся так далеко друг от друга, казалась им весьма увлекательной даже в это безжалостное январское пекло. По вечерам, когда быки двигались вперёд в однообразном ритме, который в темноте казался ещё более размеренным, или когда они распрягали повозку, и пламя разведённого Юриааном костра танцевало для звёзд, сиявших над ними, их сердца наполнялись тихой радостью. И они представляли себе и днём и ночью не тот серый каменный дом, о котором говорил Пит Дейсельманн, а такое же чудесное золотое здание, как Хрустальный дворец на кружке у Дельки. Они стойко и непоколебимо верили в это золотое диво, этот пиют для больных и страждущих во все те ужасные часы, когда Дельки, как какое-то кроткое животное, не имеющее дара речи, сжималась и беспомощно лежала в поту и мучениях от боли.
