Из-за этой дождевой воды тихо и незаметно боль в сердце у стариков стала совсем нестерпимой. В деревне Платкопс вода в одоёмах была такой солёной, что даже в заболоченных местах земля здесь всегда была покрыта тонкой белой коркой. Поэтому в железных цистернах собирали дождевую воду для питья. Дельки питала к ней необоснованную, по мнению сестры Роберт, неприязнь. Действительно, поначалу это была просто причуда тихой безропотной старушки, но день ото дня, хотя ни она, ни Юриаан не осознавали этого, Дельки, становясь слабее, всё чаще думала о бурлящем горном потоке, который в течение полувека утолял её жажду. Однажды она, изнемогая, бредила то о ручье у персиковых деревьев, то о вифлеемском колодце, то о плаче Давида о воде из этого колодца, то о Реке Жизни... Юриаан, не зная, что ему предпринять, сидел рядом с нею и чувствовал, что вот-вот его сердце разорвётся от горя и что сам он умрёт от охватившеё его тупой, невыносимой боли... И через эти страдания он медленно пришёл к неизбежному решению...
Когда в тот вечер сестра Роберт приказала Юриаану покинуть палату, старик вышел через застеклённую дверь рядом с кроватью, где спала Дельки. В те жаркие январские ночи эту дверь оставляли открытой, а запирали лишь ставни. Юриаан знал, что защёлку на них можно открыть снаружи с помощью ножа. Ещё он знал про то, что одежда Дельки была сложена в тумбочку у её кровати. Сейчас в палате кроме его жены бла только одна пациентка: старая-старая женщина, которая всё время дремала в дальнем конце комнаты. И поскольку в те дни не было тяжёлых больных, в больнице никто не дежурил. Юриаан медленно, но верно обдумал всё это и пошёл в степь за своими быками. Он нашёл их, привёл обратно к повозке и, покормив, привязал их к ней. Затем он разжёг огонь и приготовил себе крепкий и горький чёрный кофе. Он ничего не ел: его запас провизии, несмотря на то, что он питался на больничной кухне, был уже очень скуден, и Юриаан боялся, что еды может не хватить до дома. Наступила ночь, и устроив гнёздышко из перьевого тюфяка и подушек, старик прилёг на землю у повозки. Над ним мерцали звёзды, и млечный путь широкой белой тропинкой пересекал небо. Но старик не глядел на звёзды: слуга Всевышнего Юриаан не знал бродит ли Господь по этому звёздному небу. Бог всё ещё был далеко от него. Единственным спутником Юриаана была печаль...
Когда последние огни на том берегу погасли, старик снял свои туфли из сыромятной кожи и осторожно обошёл все больничные постройки. Здесь тоже всё было тихо и темно. Тогда он вернулся к повозке, запряг быков и подложил камни под её колёса. После этого он снова подошёл к больнице, забрался на крыльцо, приподнял ножом щеколду на ставнях и незаметно пробрался в палату, где на узкой кровати, казавшейся такой бескрайней и пустой, тихо лежала и не спала Дельки. Старик подошёл к ней и спокойно, без страха, сказал:
