А законы эти — ох — не всякий раз совпадали с идеалами доброго христианина. Ладно бы сам государь, возглавляя всё это великое столпотворение, возвышался над ним, как столп мужества, мудрости и великих нравственных качеств. Но и тут было отчего усомниться в достоинствах службы. Если Иван III был поистине великим правителем, может быть, величайшим во всей истории России, сильным в добре и зле, умелым законодателем и волевым стратегом, искусным дипломатом и мудрым хранителем семьи, то преемники его такой же мощью не отличались.
Федор Степанович Колычев большую часть того срока, который он отдал службе, видел на престоле сына Ивана III Великого, Василия III. Тот был правителем средних способностей. Будучи храбрым человеком, он не обладал талантами выдающегося политика, полководца, дипломата. Ему удалось присоединить Псков, Смоленск и Рязань. Войны с татарами Василий Иванович вел с переменным успехом. По отношению к служилой знати великий князь был крутенек — до того, что иногда забывал о собственных обещаниях, прежде данных аристократам; так что жесткость его порой выходила чрезмерной. Правда, и своевольная знать состояла далеко не из праведников. Василий III как государь был не особенно хорош, но не столь уж и плох. Лишь последние годы правления сильно замарали его имя — из-за скандала, связанного с разводом.
Так или иначе, это был истинный природный государь, отпрыск Московского княжеского дома Рюриковичей, с одной стороны, и царственного семейства византийских Палеологов — с другой.
Но после его кончины, как уже говорилось, во главе правления встали чужачка Елена Глинская да ее фаворит. Они погубили младших братьев великого князя Василия Ивановича[12]. Они владычествовали именем младенца, в котором служилые люди России не без труда признавали сына Василия III. Когда регентша и Овчина закончили земной путь, на смену их жестокому правлению пришла беспорядочная борьба боярско-княжеских группировок, сущая смута.
Что уж тут говорить о благочестии, мудрости, благе страны? Вместо всего этого — долгая полоса эгоистической борьбы честолюбий. Положение при дворе рассматривалось в ту пору как инструмент для удовлетворения корыстных исканий.
Страна была на подъеме. А вот ее политическая элита свалилась в продолжительный кризис.
Федор Степанович знал по опыту — собственному и многочисленной родни: забравшись наверх, устремившись ко двору, трудно остаться чистым.
В то же самое время, помимо объединительного процесса, Русь переживала другую трансформацию, не менее, а может быть, и более важную.
