Митрополит Филипп | страница 10
В декабре 1533 года скончался великий князь Василий III. Тогда Федору Степановичу было почти 27 лет. Житие рассказывает: молодого Колычева определили в число «благородных юношей», оказавшихся в «царском служении» — видимо, в свите нового великого князя (по выражению автора Жития, «в полате царской»). Там он был «любим» государем, «добре строил» его повеления, успевая при этом «терзать зловерие» и быть «садителем благочестия».
Да только всё это чистой воды выдумка.
Новый великий князь Иван Васильевич родился в 1530 году и был к дню смерти отца трехлетним младенцем. В Москве, при великокняжеском дворе, Федор Степанович пробыл до 1537 года — тогда его государю исполнилось всего семь лет. За что любил маленький мальчик чужого взрослого человека и какие повеления давал ему, остается только гадать. Но, скорее всего, автор Жития просто пустился в фантазии. Отец Федора Степановича был назначен воспитателем к младшему брату державного малыша гораздо позже: в середине 1530-х годов он никак не мог исполнять обязанности дядьки, поскольку Юрий Васильевич родился в 1533 году, незадолго до кончины Василия III. Какое там воспитание! Малютка еще пускал пузыри, требовал соску и агукал, к радости мамы. Так что неизвестно, была ли вообще родовая ветвь Степана и Федора Колычевых приближена ко двору после смерти Василия Ивановича.
В 1537 году некоторые представители семейства приняли участие в мятеже удельного князя Андрея Старицкого и после его подавления жестоко пострадали. В светской исторической литературе укрепилось мнение, согласно которому позор и унижение рода, а может быть, и прямая опасность для самого Федора Степановича стали главной причиной, подвигнувшей его на оставление мира и обращение в инока. Церковные писатели, используя иные слова, говорят примерно о том же: молодой мужчина испытал, каковы слава и богатство, а затем на примере близких людей увидел, как тленны земные блага, сколь быстро они отымаются; это привело его к душевному кризису, из которого он вышел монахом. Подобное мнение высказал еще в середине XIX века преосвященный Леонид (Краснопевков), епископ Дмитровский.