Быстрей бы добраться до дома. Вдохи-выдохи шквальным вихрем отбрасывают наэлектризованные волосы. Прочь. Прочь. Изыдите.
Звуковые сигналы сеют замешательство.
Дорожные знаки не дают никаких знаков.
Полустёртая разметка путает и пугает.
Сход-развал нарушен – любой шаг неверный, любой шаг ненадёжный.
Роняю наушник. Тысячи ног топчут, крошат, плющат хрупкий пластик. В голове замыкает проводку. Руки, как тяжёлые кабеля, виснут вдоль туловища. Я останавливаюсь и плачу навзрыд, до острой икоты. По хрупкому пластику. По своим холодным ладоням. По квартире, в которой меня никто не ждёт.
Да и нужно ли мне в такую квартиру? Нужно ли? Зачем я путь свой тернистый держу к её порогу?
В бурлящем вестибюле метрополитена мальчик-кале- ка играет на скрипке «Зиму» Вивальди.
Мимо маршируют тысячи ног.
Не нарушая общий ритм.
Как я хотела бы, чтобы кто-нибудь согрел мои пальцы, чтобы кто-нибудь просто обнял меня.
Нехорошо дома. Неспокойно.
Темно и холодно, как в берлоге.
Экран телевизора слабо освещает разложенный диван, перекрученное в неровные спирали постельное бельё.
Покрываясь гусиной кожей, я швыряю зажигалку на книжную полку, глубоко затягиваюсь сигаретой, спрятанной тысячу лет назад на чёрный день – на тот день, когда всё станет во сто крат хуже, чем обычно, – и, выпуская носом дым, скидываю на коврик тяжёлую амуницию. Сдираю кастет серебряных колец. Остаюсь такой, какая я есть: безоружной, обнажённой и брошенной, точно разобранный корпус системного блока у самого края помойки.
Но боли нет.
Нет боли.
Мрак прихожей проникает в одиночную камеру, пролезает сквозь поры к сердцу, по крупинке, по капельке, струится отравой в извилистых руслах вен, весь яд скопившийся возвращает кэшбеком. Разгоняя кровь, стряхиваю пепел и дух прямо на ламинат. Тушу тлеющий бычок о цветочный горшок. Зарываю пальцем в землю, удобряя прижившийся кактус. Залпом вливаю в себя бокал красного, кислого, дешёвого вина: скол, дева. скол. с выстраданным торжеством.
Да. Этот странный, чугунный день придавил похлеще предыдущих.
И всё-таки. В этот странный, чугунный день я сделала то, что должна была сделать давным-давно. В отдельных случаях нужно инфантильно сигать с каменистого мыса и только потом – задумываться о взморье и представлять результаты посеянного хаоса.
Отступаю. Отползаю. Откидываюсь на спинку дивана.
Смотрю в пустоту – то есть в себя.
Вздыхаю, тяжело и громко.
Сломанный андроид. Я.
Погнутый каркас. Я.
Бракованный механизм. Я.
