Моросящий дождь поливал и без того мокрый асфальт, тихо шумел в кронах обступивших узкую полоску пустого шоссе сосен, стекал по голым красноватым ветвям берез и желтой прошлогодней листве придорожных кустов. Изредка налетавший откуда-то короткими порывами ветер срывал тяжелые капли с мокрых ветвей, и они выбивали короткую барабанную дробь по крыше автомобиля. Стекло со стороны водителя было немного опущено, и в узкую щель лениво выплывали, моментально растворяясь в сыром воздухе, синеватые клубы табачного дыма.
Так прошло две или три минуты. Потом где-то за поворотом возник характерный шум движущегося на большой скорости по мокрой дороге мощного автомобиля, и вскоре оттуда в облаке мелких водяных брызг показался, тускло сияя включенными фарами, тяжелый японский джип. С ходу проскочив мимо «десятки», внедорожник резко затормозил, прошел пару метров юзом, оставляя на мокром асфальте две курящиеся паром полосы, включил белые фонари заднего хода и, пятясь, съехал на обочину, остановившись в полуметре от капота «десятки». С забрызганного грязной водой чехла запасного колеса свирепо скалил зубы нарисованный тигр, привинченная к мокрому железу пластина номерного знака была украшена державным триколором, свидетельствовавшим о принадлежности владельца автомобиля к депутатскому корпусу.
Обе передние дверцы джипа распахнулись одновременно, и оттуда ловко выпрыгнули двое крепких молодых парней. На ходу поднимая воротники кожаных курток и втягивая в плечи круглые стриженые головы, они торопливо подошли к серебристой «Ладе», откуда навстречу им, точно так же ежась от сырости, вылезли еще двое — такие же молодые, спортивные, коротко стриженые и так же одетые в черную скрипучую кожу.
— Все нормально? — спросил один.
— А то ты не видишь, — лениво отозвался водитель «десятки», до самого верха затягивая «молнию» своей кожанки. — Раз мы тут — значит, все нормально.
— Ну так какого хрена тут мокнуть? Раньше сядем — раньше выйдем.
— Типун тебе на язык, — сказал водитель «десятки» и, повернувшись, распахнул заднюю дверцу. — Вылезай, урод. Поезд прибыл на конечную станцию, просьба освободить вагоны!
Подождав немного, он наклонился к открытой двери и протянул руку с явным намерением помочь тому, кто сидел внутри, «освободить вагоны», но пассажир уже выбирался наружу — медленно, с трудом, с явной неохотой, но выбирался, поскольку деваться ему все равно было некуда.
Его дорогой заграничный пиджак куда-то пропал, равно как и галстук, и очки, и тонкий матерчатый портфель. Еще совсем недавно идеально отутюженные брюки были измяты и испещрены какими-то пятнами, в которых, если приглядеться, можно было узнать обыкновенную грязь, известку, кровь и даже, кажется, рвоту. Разорванная в нескольких местах, выбившаяся из брюк, расстегнутая почти до самого низа, когда-то белая рубашка выглядела не лучше; разбитое в кровь, распухшее до неузнаваемости лицо ровным счетом ничего не выражало — это был просто кусок сине-черного окровавленного мяса. Двигаясь неуверенными, судорожными рывками, как испорченная заводная кукла, избитый до полусмерти человек вылез из машины и выпрямился, ожидая дальнейших распоряжений своих мучителей — казалось бы, еще живой, но уже практически вычеркнутый из списков живущих.
