, но которое, несмотря на боязливое согласие священника
[157], так и не состоялось. В дальнейшем о переводе Белюстина радели и другие благодетели Калязинского священника. Из целого ряда писем становится очевидным, что об устройстве его жизни заботились такие люди, как М. П. Погодин
[158], князь Урусов
[159], Василькова
[160], О. В. Ушинская
[161], В. Ф. Одоевский
[162] и М. И. Семевский
[163], однако список не исчерпывается указанными фамилиями, и ходатаев было больше. Несмотря на все хлопоты, Белюстин так и не сменил места служения, хотя иногда одно его согласие могло бы решить данный вопрос
[164].
Многочисленные неудачи, чувство несправедливости, нереализованные амбиции и высокая самооценка провоцировали Белюстина к еще большему порицанию высшего духовенства и монашества, которое доходило до чувства крайней неприязни и даже ненависти. Вскоре ненависть, которая сначала легла крепким основанием для критики устройства Церкви как общественного института, явилась одной из причин, по которым Белюстин начал отрицать православие как истинную христианскую религию. Обращая внимание на данное обстоятельство, для того, чтобы получить более полное и правильное представление о личности Белюстина и его публицистической деятельности, важно привести примеры его догматических суждений, а также взгляд на историю Церкви и государства.
В разгар споров вокруг нашумевшей записки Белюстина «Описание сельского духовенства», подробно о которой будет сказано далее, Н. А. Добролюбов защищал ее автора, утверждая, что тот, обличая недостатки церковной жизни, представителей духовного сословия и иерархии, не касается догматики, не может быть назван хулителем православия[165]. Однако Добролюбов был прав только отчасти. В записке «Описание сельского духовенства» действительно нет хулы на Церковь и Православие, но впоследствии назвать хулителем свящ. И. С. Белюстина можно, ведь хула есть в других его статьях[166] и особенно в частных письмах. В настоящее время не удалось определить с точной достоверностью, насколько мировоззрение Белюстина на момент написания «Описания…» можно соотнести с его же мировоззрением спустя десять-пятнадцать лет. Однако, при анализе дневниковых записей и имеющихся биографических данных логично предположить, что дух критики в адрес не только институциональной Церкви, но и самого православия появился в публицисте не вдруг и уже развивался в период написания скандальной записки. Кроме того, по нашему убеждению, не имеет принципиального значения, высказывал ли свящ. И. С. Белюстин хульные и еретические мысли публично или таил их исключительно в личной переписке, – в любом случае они иллюстрируют его догматическое сознание и мироощущение, которое, несомненно, влияет на все, что выходит из-под пера священника-публициста.
