Впервые его роль вписывается, таким образом, в политику государства, даже если это государство хрупко и ненадежно.
Удалось захватить императорскую сумаку. Пристали к берегу, чтобы запастись едой, — и вдруг появился враг, пакгауз окружен, приходится драться — четырнадцать против ста, — отстаивая дюйм за дюймом. Среди врагов — австрийские пехотинцы, их теснят с криком: «Да здравствует Италия!»; странная встреча европейских противников — на другом континенте.
Это напоминает битвы и встречи, сталкивавшие лицом к лицу, вдали от родины, революционеров и их врагов.
Много лет спустя Гарибальди гневно ответит тем, кто будет настаивать на его вступлении в Интернационал: «Я принадлежу к Интернационалу с тех пор, как стал служить республикам Рио-Гранде и Монтевидео».
Эта служба многого требует от Гарибальди. Конечно, она приносит и радость: радость победы, братства в бою; женщины ждут вас, их волнует ваша судьба. Еще есть удовлетворение, которое приносит согласие с самим собой, сознание взятой на себя ответственности, оригинальность найденного решения.
Например, чтобы выйти из лагуны, нельзя воспользоваться проливом, ведущим в океан, так как он контролируется императорскими силами. Тогда суда грузят на импровизированный колесный поезд из стволов деревьев, собирают две сотни домашних быков, впрягают их в суда и таким образом преодолевают полосу земли, отделяющую лагуну от моря…
Но поднялся ветер, произошло кораблекрушение. Судно разбилось, товарищей — среди них Эдоардо Мутру — унесло. «Я любил Эдоардо, как брата». Все итальянцы, из которых состоял экипаж, исчезли, все утонули.
«Все умерли, — повторяет Гарибальди, — у меня было такое чувство, что я остался один на свете, и собственная жизнь, спасти которую мне стоило столько сил, — показалась мне в тягость!»
Но нужно было жить, оставшись в одиночестве, открыть бочонок водки, выброшенный на берег, бегать, чтобы не замерзнуть, и вдруг обнаружить на опушке гостеприимный дом, «вековые деревья, огромные, высокие… апельсины, казавшиеся чудом»…
Итог, однако, тяжкий. Гарибальди снова повторяет, как почувствовал, что остался «один на свете» после потери настоящей семьи, которой были для него товарищи. «В этих далеких краях они были для меня почти то же, что родина».
Новые соратники — не друзья. Жив Россети, но он остался при правительстве Рио-Гранде и редактирует республиканскую газету «О Пово».
«Мне необходимо было человеческое существо, которое меня бы любило. И немедленно.
