Но спокойствия души не получилось. Уже на другой день снова затосковал по влажным туманам, по шороху дождя по крыше. На третий пришло нервозное беспокойство, тревожное ожидание беды. Почему-то вспомнилось землетрясение, которое мне пришлось пережить однажды в Термезе, когда, выскочив из гостиницы, мы стояли толпой посреди площади, боясь прислониться даже к вздрагивающим столбам. Привыкшие к надежности домов, отгораживающих нас от стихий, к активности, помогающей преодолевать страх, мы теряемся, если оказываемся перед необходимостью пассивно ожидать независимого от нас исхода.
А солнце жгло немилосердно, подавляя все: и прохладу от воды, и ветер, и мое желание думать. Как матрос, измученный долгим плаванием, я стал считать дни своего уединения, с нетерпением ожидая условленного часа, когда должен был прийти катер.
— Когда же дождь?! — вопрошал я по утрам, с нетерпением оглядывая безупречно чистое небо. И шел купаться, чтобы заглушить смутное беспокойство. Но долго сидеть в воде не мог: почему-то начинал думать о неизвестных тварях, живущих в темных глубинах под островом. Неведомая опасность, исходившая от упрямого Солнца, порождала боязнь всего неведомого.
Как-то ночью проснулся от грохота. Белые молнии метались над черной водой. Ветер гнал крутую волну, прохладный и влажный ветер — предвестник перемены погоды. Серые тени оглушенными призраками падали в прибрежные кусты. Но мне ни чуточку не было страшно. Я стоял под стрехой, держась за кромку крыши, и кричал, и пел во весь голос что-то воинственно-радостное. Мне некого было стесняться. Единственные живые существа — птицы, как я уже успел убедиться, не отличали человеческого поведения от нечеловеческого.
Потом я долго лежал на спальном мешке, смеясь от тихой умиротворенности души, все ждал шороха первых капель на драночной крыше. Так и уснул не дождавшись.
Когда проснулся, увидел сухой валежник на берегу и безупречно голубое небо. Из-за моря выплывало вчерашнее белое злое Солнце.
— Ну когда же дождь!
Мне вдруг подумалось, что это восклицание напоминает молитву. «Ну и что, что бога нет, разве богу молились первобытные люди? Его тогда еще не придумали. А ведь молились. Не словами, быть может, только жаждущими взглядами, заискивающими улыбками, всеми своими надеждами молились этому непонятному небу, с которого все напасти. Ведь молятся, когда не понимают, когда чувствуют свое бессилие, свою никчемность перед чем-то угнетающе огромным и безжалостным.
