Здесь же мои новые друзья познакомили меня с весьма неожиданным старинным обычаем. Было это за вкусным пловом и мирной беседой. Туркмены вообще народ не особенно разговорчивый, а за обедом в особенности. Вначале эта их молчаливость наводила меня на мысль, что им, должно быть, с детства надежно внушена мысль: «когда я ем, я глух и нем». Потом понял: объем информации — не в количестве произнесенных слов, иногда и молчание бывает многозначительным. Но в тот момент, когда я вынул из плова небольшую косточку, по форме напоминавшую сердце, все сидевшие на кошме необычно оживились, заговорили разом, часто повторяя слово «топык». Еще ничего не понимая, я протянул косточку соседу справа, и тот благоговейно принял ее и спрятал как драгоценность. И только после этого я узнал, в чем дело. Оказалось, что это вроде братания: получивший топык обязан каждый день вспоминать о друге, доверившем ему эту косточку. В прежние времена забывчивость между людьми, обменявшимися топыком, довольно строго наказывалась. Но и это упоминание о былых строгостях не остудило моей радости от неожиданного братания. Я-то знал, что никогда не забуду Туркменистан с его просторами и этот оригинальный «свайный» поселок у моря, и всех людей, так дружески, искренне встречавших меня повсюду на закаспийских равнинах…
Из местных достопримечательностей самыми интересными были, пожалуй, грязевые вулканы, извергающиеся возле дороги на Чекишлер — такой же оригинальный рыбацкий поселок, расположенный к северу от Гасан-Кули. Представьте себе небольшую возвышенность среди бескрайней равнины и на ней десяток черных, истрескавшихся на солнце пирамидальных сопок. Обычно вулканы извергаются по очереди, словно работают посменно, словно в таинственных земных недрах сидит диспетчер, включающий то одну, то другую сопку.
В тот день работали сразу два вулкана. Я бегал от одного к другому, стараясь не прозевать извержение. Черная грязь на вершине сопки покачивалась, дышала тяжело и напряженно, и вдруг вздувалась пузырем, и вскидывала радужно переливавшийся на солнце фонтан. Впрочем, фонтаном это можно было назвать лишь условно. Если бы не «литературный снобизм», не позволяющий употреблять некрасивые выражения, я сказал бы, что сопка просто-напросто плевалась грязью, распространяя вокруг легкий запах сероводорода. Грязь стекала по склону и застывала внизу толстыми пластами. Я посмотрел вниз и вздрогнул: из грязи на меня смотрело лицо человека.
