Алексей Шабров, актер, понимал стихи Цветаевой так, как она хотела, чтобы их понимали. Она посвятила ему одну из самых своих неясных поэм «Переулочки», и Аля вспоминала, что Цветаеву привлекали его беспокойные настроения, и также то, что «в те времена без подарков он подарил ей розу». В последний год перед отъездом Цветаева была очень близка с Коганами. Петр Коган был выдающимся марксистским литературным критиком, а его жена Надежда была последней любовью Блока. Это романтическое обстоятельство, возможно, привлекло Цветаеву. Коганы помогли ей добиться продовольственной карточки, без которой было бы трудно выжить. Еще одним другом был Илья Эренбург, который ухитрился путешествовать по южной России и уехать за границу. Он всегда был поклонником поэзии Цветаевой и должен был стать курьером между Цветаевой и ее мужем.
Одним из высших моментов того периода был «вечер поэтесс» в феврале 1921 года. Цветаева прибыла по приглашению Валерия Брюсова, главы поэтов-символистов, который выразил одобрение по поводу «Вечернего альбома», хотя и довольно покровительственно. Теперь он присоединился к большевикам и стал очень влиятельным в новой литературной «правящей элите». Хотя Цветаева очень нуждалась в деньгах и знала, что получит гонорар, потребовалось долго убеждать ее согласиться пойти. Она полагала, что деление по половому признаку неуместно, когда дело касается поэзии.
«От одного такого женского смотра я в 1916 г. уже отказалась, считая, что есть в поэзии признаки более существенные, чем принадлежность к мужскому или женскому полу, и отродясь брезгуя всем, носящим какое-либо клеймо женской (массовой) отдельности, как то: женскими курсами, суффражизмом, феминизмом, армией спасения — всеми пресловутыми женскими вопросами, за исключением военного его разрешения: сказочных царств Пенфезилеи — Брунгильды — Марьи Моревны — и не менее сказочного Петроградского женского батальона. […] Женского вопроса в творчестве нет: есть женские, на человеческий вопрос, ответы, как то: Сафо — Иоанна д’Арк — Св. Тереза — Беттины Брентано».
В вечере принимали участие девять женщин-поэтов, все были наряжены для аудитории красноармейцев и студентов. Сама же Цветаева демонстрировала своим костюмом преданность офицерам Белой армии. Она была «в зеленом, вроде подрясника — платьем не назовешь (перефразировка лучших времен пальто), честно (то есть — тесно) стянутом не офицерским даже, а юнкерским, Той Петергофской школы прапорщиков, ремнем. Через плечо, офицерская уже, сумка (коричневая, кожаная, для полевого бинокля или папирос), снять которую сочла бы изменой».
