Вскоре мать приехала их навестить. Хотя ее здоровье улучшилось, ей пришлось провести еще год в Италии. Марина и Ася ходили с ней на прогулки, слушали ее рассказы и вскоре были вовлечены, как и раньше, в ореол ее тихой постоянной печали. Ранние стихи Марины говорят о настроении постоянной, мучительной разлуки, о смирении перед скоротечностью жизни, о полетах в лиризм и утешении в том, чтобы быть вместе. Одно из таких стихотворений, «В Ouchy» (предместье Лозанны), условно и сентиментально, но оно отражает отношение матери с дочерьми. Кто может противостоять соблазнительному призыву уйти от реальности, раствориться в печали, слиться с исходящим от матери ощущением безопасности?
Держала мама наши руки,
К нам заглянув на дно души.
О, этот час, канун разлуки,
О предзакатный час в Ouchy!
. . . . . . . . . .
Мы рядом. Вместе наши руки.
Нам грустно. Время, не спеши!..
О этот час, преддверье муки!
О вечер розовый в Ouchy!
В 1904 году в конце школьного семестра семья воссоединилась в Германии. Цветаев приехал из России, Мария Александровна — из Италии, и они вместе провели лето в Шварцвальде. Будущее казалось безопасным и обнадеживающим: мать останется в Германии, чтобы привыкнуть к более холодному климату. И если все пойдет по плану, грядущим летом она сможет вернуться в Россию, сначала в Крым, а потом в Москву, домой.
На следующий 1904–1905 учебный год Марина и Ася поступили в пансион сестер Бринк во Фрейбурге. Девочки возненавидели пансион Бринк с его строгой немецкой дисциплиной, скукой и «тушеным ревенем». Мать понимала их бедственное положение и каждый день забирала их на три часа в чистенькую комнату в мансарде, которую сняла неподалеку. И как всегда они читали, предавались воспоминаниям и мечтали о будущем, в котором они навсегда останутся вместе. В субботу девочки оставались на ночь.
Этой осенью Мария Александровна, похоже, чувствовала себя лучше. Она посещала лекции по анатомии во Фрейбургском университете, планировала изучать испанский, прошла прослушивание в знаменитом хоре и была принята. Но предчувствие смерти все еще витало в воздухе. «Жизнь пролетит и все пройдет и закончится, — говорила-мать, — и кто-то другой будет сидеть за роялем. Меня с вами больше не будет». Зимой у матери случился рецидив, потрясший всех. Вернувшись с выступления хора, Мария Александровна слегла. Лихорадка продолжалась, и, по совету докторов, решено было вызвать ее мужа. Прогнозы оставались неясными.
