Так вот вам мое, так сказать, «прощальное завещание», мое «последнее сказание»: единственной моей просьбой к вам, единственным моим желанием и ожиданием от вас является то, чтобы вы никогда не забывали того дела и той идеи, во имя которой я начал работать и буду работать всю мою жизнь. Идея это и дело это — освобождение всего человечества, освобождение и материальное и духовное, освобождение людей от тех оков, которые опутывают их со всех сторон и которые делают нашу жизнь жестокой, несправедливой, грязной, нехорошей. Я знаю, что многого из всего того, что я говорю, вы пока не поймете. Но пусть Эля постарается объяснить вам то, что сумеет и как сумеет, а вы постарайтесь все это понять и усвоить. Остальное вы поймете потом. Но уже теперь вы должны расти с мыслью об этом.
Если бы я остался в Тифлисе, я бы сам позаботился об этом. Но я еду в Европу учиться, чтобы потом с еще большей силой и большими знаниями отдаться этому делу, — и теперь вы сами должны постараться воспитать себя именно в таком направлении.
Я знаю также, что если мама или папа прочтут это, то они, наверное, рассердятся: уехал, мол, туда, и еще не может успокоиться, и вдобавок еще других соблазняет.
Но что же делать? В. конце концов они поймут нас и должны будут с этим примириться.
О Георгии я не говорю, потому что он уже вырос и воспитался в совершенно другой атмосфере, и потом он старше меня, и не мне, во всяком случае, учить его. Но вам я имею право и обязан сказать все то, что я думаю о вас и о вашем воспитании. В этом отношении меньше всего надежд как будто на Колю. Но я убежден, что все это у него поверхностно и вся его «буржуазность» с годами пройдет.
А пока прощайте, мои дорогие. Надеюсь, что вы поймете меня и оправдаете мои ожидания.
Крепко целую вас всех.
Ваш брат Рафик».
Это настоящее политическое и нравственное завещание, написанное человеком, убежденным в правоте дела, которому посвятил он свою жизнь. И как-то забывается, что автору письма еще не исполнилось девятнадцати лет.
4
На шахту рудника «Фридрих Нахбар», что вгрызлась в землю невдалеке от города Бохума, нанялся откатчиком молодой иностранец, кое-как говоривший по-немецки.
Управляющий шахты недоверчивым взглядом окинул парня, пожелавшего стать рудокопом: невысок ростом, тонок в кости, а руки как у музыканта, с длинными, нежными пальцами. Такой недолго выдержит!
Но прошло несколько суток, и шахтмейстер Иоганн Фукс, приглядывавший за новичком, должен был признать, что работает он как черт и вполне успевает обслуживать забойщика. А Фукс, проработавший на шахте около тридцати лет, до тонкости знал тяжкий труд рудокопа.
