Деду тотчас связали руки за спиной, надели на ноги колодки, бросили его в телегу и отвезли в город Мир. Там деда заковали в цепи и посадили в темный острог для предания уголовному суду.
При допросе он настаивал на своей невиновности, рассказал все, как было, и просил, чтобы допросили и охотника. Того почему-то никак не могли найти. Тем временем судья, которому, видимо, становилось скучно, три раза сряду подверг деда моего пытке, которая, однако, ни к чему не привела. Подсудимый продолжал утверждать, что ничего не знает о происхождении трупа.
Наконец отыскали охотника. Поначалу тот всячески отпирался, но, в свою очередь подвергнутый пытке, рассказал следующее.
Некоторое время тому назад он нашел на берегу Немана мертвое тело и доставил к священнику для похорон. Но тот только отмахнулся: мол, торопиться с погребением ни к чему. «Ты знаешь сам, — сказал охотнику поп, — что евреи навечно прокляты. Они распяли Иисуса Христа и в честь этого празднуют свою Пасху, по сию пору употребляя на торжестве христианскую кровь. Им она требуется для опресноков. Ты совершишь богоугодное дело, если подкинешь труп в дом проклятого еврея-арендатора; правда, придется после этого убраться отсюда, но ведь твоим ремеслом где угодно можно прокормиться».
Охотника выпороли розгами, и деда моего освободили. Попу же ничего не было.
В память избавления деда от смертельной опасности отец мой сочинил на еврейском языке нечто вроде эпопеи с лирическими песнями, в которой описывалось все происшествие и славилась милость Господня. В семействе нашем установился обычай ежегодно отмечать день дедова спасения, читая при этом упомянутую эпопею, как читают в Пурим книгу Есфирь[36].
Первые воспоминания молодости
Так жил мой дед многие годы; аренда эта стала со временем как бы собственностью семейства. И хотя она связана была со многими хлопотами и невзгодами, но оставалась, с другой стороны, весьма доходной. Дед не только сам мог жить как человек состоятельный, но и был в состоянии довольно щедро оделять своих детей. Три дочери его получили порядочное приданое и вышли замуж за хороших людей. Сыновья, дядя мой Моисей и мой отец Иошуа, тоже завели семьи. Дед был к этому времени уже стар и ослаблен хлопотливой жизнью; он счел за лучшее передать хозяйство в совместное владение сыновьям. Но оказалось, что они, обладая совершенно разными темпераментами и склонностями (Моисей был силен телом, но слаб духом, а Иошуа — совершенная ему противоположность), не способны хозяйствовать вместе. Тогда дед наделил моего дядю другой деревней, а отца моего оставил при себе.
