С точки зрения Николая Дамасского, заговор был скорее вопросом придворных интриг и мелкой зависти, нежели свободы и верности Республике. Возможно, этот вывод — следствие его собственного жизненного опыта. Прежде чем оказаться при дворе первого римского императора Августа, он служил при дворе печально известного царя Ирода в Иудее: там не было недостатка в интригах. Затем он оказался наставником детей Антония и Клеопатры, и этот пост также не свидетельствует о его «политической невинности». Взгляд Николая отражает также конъюнктуру последних лет его жизни: он поддерживал правление Августа, монархию, с точки зрения которой заговорщики выглядели злодеями.
Зависть — примитивная эмоция, легко различимая у детей и животных. Но даже взрослые и адекватные римляне могли досадовать на Цезаря. Так много таланта, так много удачи и так много власти — у одного человека! Конечно, из одной зависти заговор, вероятно, и не родился бы, но это чувство наверняка подстегивало заговорщиков.
Николай не упоминает еще один важный мотив — страх перед восхождением Октавиана. Но поскольку автор и сам служил при дворе Октавиана Августа, вряд ли он мог включить этот аргумент в свое повествование. При жизни Цезаря многие недооценивали будущего правителя, пока тот был молод и обаятелен, но некоторые наверняка чувствовали угрозу со стороны молодого фаворита, особенно когда он присоединился к армии, выступавшей в поход на Парфию.
То была не первая измена друзей Цезаря. В 49 г., в начале гражданской войны, Цезарь потерял Тита Лабиена, который являлся его правой рукой во время войны в Галлии. Прежде они были политическими союзниками, и в 50 г. Цезарь предложил Титу Лабиену поддержку на консульских выборах. И всё же в гражданской войне тот встал на сторону Помпея. Почему же?
В Галлии у Лабиена было восемь лет, чтобы досконально изучить своего командира и его окружение. Оказалось, что реальная власть при Цезаре принадлежит военным и частным советникам, а не сенаторам и выборным магистратам. Разумеется, консульство было почетным предложением, но консульство в Риме при Цезаре уже не являлось тем, чем было прежде. Далее, успехами в Галлии римляне были обязаны Лабиену в гораздо большей степени, чем того хотелось бы командующему. Если бы Цезарь стал первым человеком в Риме, как долго он смог бы видеть Лабиена в качестве живого напоминания о тех событиях? Неудивительно, что Лабиен выбрал Помпея, особенно если настаивал на том, чтобы Цезарь обращался с ним как с равным: стоит ли говорить, что Цезарь никогда бы на это не согласился. Бывший сподвижник Цезаря сражался против него до последнего и погиб в битве при Мунде в марте 45 г.
