— Это что за модель такая? — обратился он с уксусной гримасой к стоявшему ближе всех к нему Кестеру.
Мы какое-то время молча разглядывали его. Наверняка он принял нас за механиков, выехавших пофорсить в воскресных костюмах на чужой машине.
— Вы, кажется, что-то сказали? — спросил его наконец Отто, давая понять, что можно было бы быть и повежливее.
Мужчина покраснел.
— Я спросил, что это за машина, — заявил он в прежнем ворчливом тоне.
Ленц выпрямился. Большой нос его дрогнул. В вопросах вежливости он был щепетилен. Но прежде чем он успел открыть рот, словно по волшебному мановению распахнулась другая дверца «бьюика», из нее выскользнула узкая нога, за ней последовало тонкое колено, и вот из машины вышла девушка и медленно направилась к нам.
Мы переглянулись от изумления. Как же мы не заметили, что в машине был еще кто-то? Ленц мгновенно преобразился. Его осыпанное веснушками лицо расплылось в улыбке. Да и все мы вдруг заулыбались бог весть почему.
Толстяк ошалело смотрел на нас. Он почувствовал себя неуверенно и явно не знал, что же делать дальше. Наконец он решил представиться и произнес с полупоклоном: «Биндинг», цепляясь за собственную фамилию как за палочку-выручалочку.
Девушка подошла к нам. Мы стали сама любезность.
— Так покажи им машину, Отто, — сказал Ленц, бросив быстрый взгляд на Кестера.
— Отчего ж не показать, — ответил Отто, улыбаясь одними глазами.
— Я бы и в самом деле охотно взглянул, — сказал Биндинг уже более примирительным тоном. — Дьявольская, видать, скорость. Запросто обставили меня.
Они вдвоем отправились на стоянку, и Кестер поднял капот «Карла».
Девушка не пошла с ними. Стройная и молчаливая, она стояла в сумерках рядом со мной и Ленцем. Я ожидал, что Готфрид воспользуется случаем и затрещит как пулемет. Ведь он был мастер на эти штучки. Но тут он, похоже, разучился говорить. Обычно токует, как тетерев, а тут застыл и рта разинуть не может, как монах-кармелит на побывке.
— Вы нас, пожалуйста, простите, — сказал я наконец. — Мы не заметили вас в машине. Иначе мы бы не стали так озорничать.
Девушка повернулась ко мне.
— Но почему? — спокойно возразила она неожиданно низким, глуховатым голосом. — Что же в этом было дурного?
— Дурного-то ничего, но и уместной такую игру не назовешь. Ведь наша машина дает километров двести в час.
Она слегка наклонилась вперед и засунула руки в карманы пальто.
— Двести километров?
— Точнее, сто восемьдесят девять и две десятых, по официальному хронометражу, — с гордостью выпалил Ленц.
