: «Если будете носить арабское одеяние, носите лучшее». «Одежда имеет большое значение у племен», – подчеркивал он
[170]. Не только у племен. По мнению Черчилля, арабское одеяние играло важную роль в создании образа самого Лоуренса Аравийского, оно «поднимало на существенно более высокую ступень его серьезное поведение, точность формулировок, широту тем и качество их анализа»
[171].
Лоуренс не только приезжал в Чартвелл, чтобы удивить хозяев и гостей своим видом и завораживающими рассказами, он принадлежал близкому кругу доверенных лиц, с которыми Черчилль обсуждал свои произведения. Он был очень высокого мнения о литературных достижениях своего друга политика. Когда в 1923 году были опубликованы первые два тома «Мирового кризиса», Лоуренс назвал их «лучшей книгой о войне среди прочитанных мной когда-либо»[172]. Он еще больше укрепится в своем мнении, когда на прилавках появится продолжение. Больше всего в этой серии ему понравился четвертый том. «Он более зрелый, – делился Лоуренс своим мнением с автором. – Плавучесть вашего стиля и уверенность, с который вы рассекаете бурные воды, одновременно демонстрируют вашу мудрость и служат прекрасным тонизирующим средством»[173].
Еще более высокую оценку Лоуренса заслужила автобиография «Мои ранние годы». Он прочитал эту «удивительную книгу» несколько раз, считая, что «и по стилю, и по содержанию она формирует гораздо более живой портрет автора, чем я мог себе представить». «Очень редко, чтобы любящий чтение человек, внимательно следящий за персонажем и развитием событий, получал бы столь острое наслаждение, – не скрывая своих эмоций, заявил он Черчиллю. – Автобиография на порядок превосходит ваши первоклассные главы из военных сочинений. Эта книга самое настоящее произведение искусства»[174]. «Я полагаю, Черчилль осознает, что является единственной великой личностью со времен Фукидида и Кларендона, кому его поколение очень многим обязано», – скажет Лоуренс в июне 1927 года[175].
О том, насколько близки ментально и духовно были Лоуренс и Черчилль, можно судить по тому факту, что полковник был в числе тех немногих, кто подбодрил Черчилля взяться за написание биографии 1-го герцога Мальборо (1650–1722). Еще в марте 1929 года, когда Черчилль только размышлял над будущим сочинением, Лоуренс выразил надежду, что с учетом огромного опыта государственного управления автора будет создана «практическая книга о нашем единственном генерале, обладающем международной славой»
