С треском захлопнулась за ними старая облезлая дверь их мастерской. Андрей так и не взглянул на неё.
Всё это похоже было на наваждение. Она вернулась в кровать, легла и прислушалась.
Дом просыпался, кричали дети, гремели кастрюлями в квартире сверху, дворник шаркал ветхой метлой, сигналили машины, сливаясь с голосами птиц и гулкими шагами ранних прохожих. Где-то там жизнь продолжалась как ни в чём не бывало. А её жизнь вдруг взяла и кончилась так неожиданно, так нелепо. Любовь Андрея к ней, огромная, как вселенная, реальная, такая живая ещё час назад, валялась теперь меж его холстов. Её же любовь к нему жгла её внутренности раскаленным отчаянием, и не было этому отчаянию ни конца, ни предела.
И понемногу Александру охватило странное оцепенение, и оглушительное безмолвие наполнило душу до краев и поселилось в ней. Это безмолвие она стала носить с собой повсюду, слушать его по ночам, просыпаться и сразу ощущать его в себе; это безмолвие звучало громче, когда Александра входила в комнату и люди, когда-то называвшиеся друзьями, от неё отворачивались, и когда её с позором выгнали из института.
Бывали дни, когда ей казалось, что безмолвие убьет её. Она надеялась, что убьет. Макс пришел и попытался спасти её, он взял её руки в свои, чтобы отогреть их, он что-то говорил, но безмолвие оказалось громче его слов и сильнее его любви. Лишь старые деревья в саду её прадеда могли победить то безмолвие, но ночи были слишком долгими, а божественная благодать слишком велика, упрятанная за ветками вековых сосен в безучастных аквамариновых небесах…
Пламя свечей колыхнулось, вздрогнуло, отбросив ломкие тени. И из памяти снова выплыл тяжелый бриг, сверкая парусами в лунном сиянии, бороздя море безмолвия, разбивая его на до и после. Какая-то смутная тревога тяжелила ей сердце, что-то новое было в этой ночи, непростое, необычное.
Молчание её души не сливалось в единое целое с безмолвием мира, как это бывало раньше. Образы цеплялись друг за друга, восставая из дальних углов памяти, переплетаясь с событиями этого дня, словно осколки в калейдоскопе складывались в быстросменяющиеся узоры. И глаза Макса сверкнули ей, словно маяки, предсказывая дальний путь.
Кэмден-таун, хранилище
На следующее утро она подъехала к своёму офисному зданию практически одновременно с Максом. Помахав ему и быстро припарковавшись, она вернулась к главному входу.
- Добрый день, госпожа Макнилл, - приветствовал её швейцар, распахивая перед ней и Максом стеклянную дверь. От этого ежедневного утреннего приветствия на душе у неё всегда становилось радостно.
