День, когда безмолвие раз и навсегда вошло в её жизнь, Александра помнила очень хорошо. Было яркое солнечное утро, восемнадцатое мая. Она проснулась, как всегда, рано, за несколько мгновений до пения птиц. Она лежала и ждала - и вот комнату наполнили громкие радостные трели, птицы заголосили прямо в их распахнутое старорежимное окно без занавесок.
Она едва коснулась Андрея, ожидая пробуждения. Как бы ни был глубок его сон, она знала, что даже во сне он чувствовал её малейшее прикосновение. Они угомонились всего несколько часов назад, ночь напролет занимаясь страстной любовью, но на рассвете она была уже полна новых сил и снова хотела его. Она хотела его всего, его тело, его вкус, его запах, даже его тень, хотела так остро, что даже когда он вставал с постели, она не могла расстаться с его теплом, оставшимся в простынях.
Она снова легонько коснулась Андрея и, как только он открыл глаза, притворилась спящей. Он улыбнулся и, повернувшись к ней, стал её будить.
Она слушала его руки, упивалась каждой его лаской, а когда притворяться больше не стало сил, обхватила его обеими руками, и они ускользнули в иномирие.
В том иномирии она была невесома, как и её разбуженная душа. Когда наслаждение стало почти невыносимым, она приподнялась над кроватью, чтобы быть ближе к нему, - он всегда был над ней, не придавливая её тяжестью своёго тела. Она поднималась, пытаясь следовать ему, пытаясь поймать его и никогда не выпустить из объятий, а он вел её выше и выше, и душа её парила, и тело её приникло к его телу и слилось с ним, пока она первая не сдалась и не упала в бессилии вниз, в пропасть, обратно на кровать.
Потом они лежали друг подле друга, утомленные, и птицы заливались за окном, и она слушала их трели и всю ту немыслимо прекрасную какофонию майского утра: шум машин, облезлую метелку дворника, пробуждающихся соседей - и вдруг её охватило удивительное чувство, что она единственная женщина в мире. Она не могла облечь это ощущение в слова, она просто молча лежала рядом с Андреем и чувствовала, что она единственная - и первая женщина на земле, и он единственный и первый мужчина. Её мужчина. И все вокруг них: земля, солнце, это весеннее утро - было частью них. В тот момент она почувствовала на себе взгляд Бога.
Бог смотрел прямо на них, на две маленькие фигурки, прильнувшие друг к другу под белой простыней, упоенные счастьем и любовью. Если взгляд Бога был тогда столь же проницательным, как сейчас взгляд Макса, то белые простыни должны были этот взгляд отражать, а их обнявшиеся тела, наоборот, впитывать. И тогда взор Бога видел их насквозь, все их чувства и мысли. Ну, мыслей, положим, у неё в тот момент было не много. А что до чувств, от всех осталось только одно - любовь, которая гнездилась в ней темным пятнышком чуть ниже горла - там, где жила душа.
