Но, к великому его удивлению, жестянка не тронулась с места, зато густое и липкое содержимое ее хлынуло из нее потоком, окатив оленю всю морду.
С негодованием затряс олень рогами, но патока от этого стала течь еще обильнее, заливая всю шею и раненый бок.
Олень склонил рога к земле и ударил жестянку задним копытом, пробуя сбить ее. Но попытка эта кончилась полной неудачей, и он с бешенством принялся рыть землю копытами и бить ее рогами, а патока тем временем продолжала литься из жестянки и покрыла густым слоем листья, стебли и землю. Но и этот способ не привел оленя к желанной цели, и он, подняв вверх голову, оглянулся кругом с растерянным видом, как бы впервые теряя веру в собственное свое могущество и силу.
Мак-Леган взвизгивал от восторга. Уцепившись крепко руками и ногами за ветку, чтобы не упасть, он покатывался со смеху. Когда звуки этого смеха донеслись до ушей оленя, он подошел к дереву и взглянул вверх.
— Проваливай ты скорее! — крикнул Мак-Леган. — Ты уморишь меня от смеха!
Глаза оленя сверкнули, и он сердито потряс рогами. Не успел от тряхнуть ими, как жестянка, теперь уже пустая, глухо стукнулась об его рог. Огонь в глазах оленя сразу погас и он судорожна метнулся в сторону. Жестянка опять ударилась о рог. Олень метнулся снова и с бешенством потряс головой. Жестянка застучала громче.
Мужество доблестного борца, которого не могли устрашить ни соперник, ни пантера, ни даже человек, сразу испарилось, как вода. В паническом ужасе бросился он в кусты. Жестянка продолжала стучать и по мере того, как она стучала, бег оленя становился все быстрее и безумнее.
Мак-Леган, смеясь до слез, спустился с дерева и занялся осмотром своих припасов. Не осталось ничего годного для употребления, за исключением топора.
— Спасибо и на том, что он не испортил топора, — сказал Мак-Леган. — Впрочем, я не был бы в претензии на него даже, если б он испортил топор. Больно уж занятное было представление, и стоило такой цены… Да и от пантеры он меня избавил…
ПОЕЗДКА НА СЕВЕРНЫХ ОЛЕНЯХ
Рассказ К. Гакман.
В темный, морозный вечер, в начале февраля, в дверь нашей хижины постучался эскимос Узилик.
Мы сидели в просторной жилой комнате вокруг очага, на котором пылали дрова, и толковали о том, придется ли нам прожить еще месяц в форте Михайловском[3] на Аляске.
Громко постучался Узилик; потом, подняв щеколду, с трудом приотворил обледеневшую дверь настолько, что мог просунуть в отверстие свою мохнатую голову, покрытую сверкающими сосульками. Фыркая и пыхтя, как морж под ударами гарпуна, стал он протискиваться, — с усилием протащил сквозь узкое отверстие свое широкое тело и очутился перед нами в свете пылающего очага.
