Непролитые слёзы горечи, обиды и непонимания жгли глаза. Минуты через две Лера поняла, что не знает куда едет и припарковалась на обочине. Зелёная живая масса листвы впереди почему‑то наводила мутную невнятную тоску. Холодные, несмотря на жару, ладони бессильно упали на колени. И пустота… Огромная, тяжёлая, вязкая… И в голове, и в сердце. Если оно ещё есть… И это было даже страшнее чем боль… С болью можно хотя бы попытаться справиться или переждать, перетерпеть, сжавшись в комочек и тоненько подвывая, а с пустотой… С ней просто не хочется бороться, потому что все желания, попадая в её бездонное, гулкое чрево исчезают, растворяются, становясь частью этой самой пустоты.
Но, видимо, что‑то ещё осталось внутри живого, не поддавшегося апатичному ожиданию равнодушного небытия, не поглощённое чёрной пустотой и не убитое её странным ядом безысходности. И это нечто, из последних сил пыталось жить. И откуда‑то появилась мысль… Слабая, невнятная, она вяло толкнулась в висок, пробуждая хрупкую, почти невесомую надежду: «Надо жить… Нужно взять себя в руки и, главное, поговорить с кем‑нибудь, убедиться, что окружающий мир ещё не превратился в гулкую мрачную бездну. Нельзя просто сидеть здесь! Нужно… Нужно…»
Руки, с трудом преодолевая свинцовую тяжесть, наполнявшую всё существо их обладательницы, потянулись к сумке, и из её тёмного нутра на свет появился телефон. На мгновение Лерку поразила неестественная бледность собственных пальцев, внезапно напомнившая брюхо дохлой лягушки. Судорожно сжимая чёрный пластиковый прямоугольник сотового, она, не в силах оторвать взгляда, смотрела на эти почти ослепительно‑белые на его чёрном фоне пальцы. К горлу подступила тошнота. Что‑то неприятное шевельнулось в желудке и медленно растеклось по нему тусклой, недовольно ворчащей болью.
Попытка вспомнить, когда собственно ела в последний раз, бесславно провалилась. Кажется, вчера. Вроде бы, хотя… Нет, вчера после работы точно что‑то ела. Да. Или нет? Желудок скрутило — он в очередной раз непрозрачно намекнул на то, что привычка есть раз в сутки, его не устраивает в корне.
Впрочем, сегодня Лерка радовалась боли как родной, ведь та пусть ненадолго, но всё же отодвинула жадный зев пустоты. Несколько раз моргнув, нажала на кнопку и прижала телефон к уху, торопливо собирая разбитое в дребезги нутро в неопрятную, кровоточащую кучку. Ещё есть надежда! Пока есть…
Длинный гудок… Ещё один… И ещё… Ну же! Возьми трубку! Ну, пожалуйста!!! Только ответь! Будто вняв беззвучным мольбам, телефон отозвался тихим щелчком:
