— Он прилетел, или ему прилетело? — скептически уточнила я.
— А нечего было под руку, то есть под морду, соваться! Я пыталась кастрюлю стряхнуть, а кому там блямснула по тыкве — сразу и не разберёшь.
— Ох, бедный мужик…
— Угу, — невозмутимо согласилась Шаксус Джер и добавила тем же непроницаемо спокойным тоном: — Дважды.
— Дважды «бедный»?
— Прилетело, — пояснила подруга невозмутимо.
— Кастрюлей?! Надеюсь, ты шутишь!
— Эм… Не совсем… Я ж сильно головой мотала. Вот и… попала, куда не надо, пару раз.
— Аль, — вкрадчиво протянула я и подозрительно прищурилась: — Пару? Уверена?
— Пять, — с тяжёлым вздохом призналась она. — Или шесть… Не помню точно.
— Ах ты, табурет колченогий! Страус водоплавающий! Нечаянно, говоришь?!
— А чего он к тебе приставал?
— Но это не одно и то же! Ирвин, конечно, та ещё свинья, но так нельзя! Смотри, что ты натворила! Такого и врагу не пожелаешь!
Тяжело вздохнув, Алька кинула взгляд на свою жертву и вынуждена была признать:
— Да, наверное, ты права. Это уже перебор…
Не то слово! Дородная мадам с кухни с удивительным для меня воодушевлением присосалась к губам Ирвина и, прижав его всем телом к полу, продолжала страстно целовать несчастного, одновременно шаря по мускулистому мужскому телу руками. И ладно бы только по плечам и торсу!
Ещё совсем недавно я и сама бы не отказалась от «пощупать» такое великолепие. Надо каменной статуей быть, чтобы хоть на минуточку не возжелать потыкать пальчиком в живое воплощение идеальной красоты. Ирвин при всех своих недостатках действительно хорош собой до неправдоподобности.
Но одно дело — помечтать о получении доказательств материальности совершенства тактильным путём, и совсем другое — вцепиться всеми конечностями в бессознательного мужика! Маньячка какая-то!
— Эм… Аль?
— Чего мычишь?
— Слушай, Ирвин гад, конечно, — неуверенно начала я, — и заслужил много чего, но… мы его спасать от внепланового сексуального контакта будем, или как?
Раздражённо ощерившись, клыкастая язва раздражённо передёрнулась:
— А тебе оно надо? Он тебя пожалел?
— Нет, но… — я неуверенно пожала плечами и призналась: — Зачем же уподобляться?
— А затем! Чтоб неповадно было. Ты, Ташенька, слишком пушистая стала, не находишь?
— Не нахожу! Сама подумай…
Наши с Алькой совесть, справедливость и мстительность сцепились не на шутку, и пока мы пытались их растащить по разным углам, Валенсия кое-как поднялась с пола. К слову, смотрела домомучительница на безобразие, учиняемое кухаркой, с откровенной завистью.
