«Крым — важный опорный пункт, единственный, который может подвергнуться серьезному нападению, и у меня был там полк драгун, два полка казаков, конная рота… и 15 батальонов; оборона этого полуострова связана с полицейскими мерами и мерами внутренней администрации по причине природы его обитателей; напротив, она никак не связана с флотом, который, не имея возможности вывести эскадру по слабости ее, вынужден дожидаться в порту нападения неприятеля, коего лишь сухопутным войскам поручено отбить. Таким образом, сие распоряжение невозможно приписать ничему иному, как недоверию Вашего Величества ко мне в минуту опасности. Это чувство причиняет мне боль, Государь, но оно обоснованно и вскоре завладеет всеми жителями сего края, коему я не смогу быть полезен, поскольку лишился Ваших милостей.
Не знаю, Государь, чем я заслужил сие ужасное несчастье, но я нахожусь в самом унизительном положении, в какое только можно поставить человека чести. Честь — единственное наследство, которое осталось мне от моих отцов. Военный губернатор, не командующий ни одним солдатом в единственной из моих губерний, которая подвергается опасности, оставленный с несколькими гарнизонными батальонами, чтобы оборонять примерно сто верст со стороны, где никто не нападет, — мне остается лишь сложить к ногам Вашего Императорского Величества глубокую боль, которая меня одолевает, и умолять вернуть мне командование, соответствующее занимаемому мною посту, или позволить мне удалиться от мест, которые станут напоминать мне лишь об унижении быть ничем после того, как был главнокомандующим. Демарш, который я вынужден предпринять, разрывает мне сердце. Я предан Вашей особе и совершенно искренне привязан к Вашему Величеству, посвятив Вам всю свою жизнь, более ради чувства, внушенного мне Вашими личными качествами, чем по какой-либо иной причине, и мне невероятно тяжело даже помыслить о том, чтобы расстаться с Вами. Но я сделался бы недостоин Ваших милостей, коими Вы меня осыпали, если бы не повиновался голосу чести — единственного наследства, доставшегося мне от предков…»
Ришельё не просит, не умоляет — он требует, пусть и с соблюдением необходимой учтивости, и требует с сознанием своей правоты, поскольку требуемое нужно не лично ему, а его новой отчизне. Неизвестно, как отреагировал бы на подобное послание император Павел, но Александр сразу стал оправдываться. 12 ноября он писал, как ему досадно, что герцог мог «усомниться в доверии и уважении, кои я питаю к Вам столь давно»: «Отнюдь не лишая их Вас, а именно исходя из данных чувств, я, назначив Вас командовать дивизией, разбросанной по черноморским провинциям, одновременно пришел к мысли о том, что, если разразится война с Портой, никто лучше Вас не справится с важнейшей задачей оборонять сии берега, которые тогда непременно подвергнутся опасности».
