«Я проклял от всего сердца злосчастную звезду, под которой я родился во времена позора и всеобщего унижения, — писал Ришельё Разумовскому 19 января 1806 года. — То, что Вы мне говорите, — я сие предугадал, и мое видение событий в точности согласуется с Вашим; похоже, что все старались, как могли, чтобы усадить Н. на престол всего мира… Мои сожаления о том, что Император из деликатности, за которую я должен быть ему благодарен, но которая, однако, показалась мне преувеличенной, не пожелал использовать меня в этой войне, всё еще сохраняются, несмотря на происшедшее; мне кажется, что одно-единственное вовремя сказанное слово могло бы изменить облик вещей, и это слово я был способен сказать. Но Провидение распорядилось именно так, и не такому маленькому человеку, как я, влиять на его повеления».
Современники утверждают, что Дюк сам в свое время просил Александра не заставлять его сражаться против своей родины («Государь, я с благодарностью принимаю ваши благодеяния и приложу все возможные старания, чтобы оправдать ваше доверие; только одного я никогда не смог бы сделать — обнажить шпагу против француза», — передавала их разговор А. О. Смирнова-Россет). Однако из вышеприведенного письма видно, что Ришельё не отождествляет Наполеона с Францией и видит в нем «угрозу миру», исчадие ада. Следовательно, сражаться с ним не значило бы поступиться принципами…
Впрочем, у Александра I были другие виды на Ришельё: новый договор с Турцией, подписанный в сентябре 1805 года, вовсе не был гарантией прочного мира, а после Аустерлица влияние Парижа на Константинополь сильно возросло. Российского императора сильно беспокоили экспансия Франции на юге Европы, в Средиземноморье и Египте, а также новые проекты Наполеона по завоеванию Востока. Дюк казался ему «наиболее информированным человеком в России о военных планах султана и его поползновениях к миру».
Во владениях самого Дюка тоже было неспокойно. В апреле 1806 года он писал сестре: «Можно проехать всю Америку из конца в конец и не найти ничего столь же причудливого, как нравы воинственных племен, населяющих эти горы. Мы находимся с ними в состоянии постоянной войны, но сия война никогда не имеет больших последствий».
Чтобы подчиненные не забывали, что он вовсе не паркетный генерал, Ришельё лично проводил учения в войсках два-три раза в неделю. Однажды смотр полка проходил не так хорошо, как ему хотелось. Герцог сказал полковнику: «Возвращайтесь в казармы, вы просто добрые одесские обыватели», — и ушел. Вечером командир явился извиняться, ссылался на преследующие его полк неприятности, обещал, что на следующий день всё будет гораздо лучше. «Даю вам три дня», — смилостивился Дюк. Полковник не подвел: после нового смотра генерал-губернатор остался доволен.
