Дюк де Ришелье | страница 82
Чтобы не нарушить гармонию своего существования в этом райском уголке, соседей герцог выбирал крайне осмотрительно. Расположенный рядом участок он отдал Фоме Кобле. Военный комендант оставит о себе память улицами Коблевской, Торговой (там находились принадлежавшие ему магазины) и Садовой (название говорит само за себя).
Ришельё объезжал хутора верхом, всех владельцев знал поименно, беседовал с ними о посадках и сельском хозяйстве. В воспоминаниях А. О. Смирновой-Россет есть очень колоритная зарисовка:
«В Громаклее (ныне Водяно-Лорино под Николаевом. — Е. Г.)… не имели понятия о том, что такое сад, — и им обязана Громаклея Ришельё. Он проезжал мимо и видел, что бабушка (Екатерина Евсеевна Лорер, урожденная княжна Цицианова. — Е. Г.) сидела a l’ombra della casa[33], как говорят в Италии, и сказал ей: «Катрин Евсеевна, зачем вы не сажал деревья?» — «Батюшка Дюк, где же мне их достать?» — «Я вам буду присылать из Одесса».
Через две недели пришли два воза корней, и Батист, садовник Дюка, их посадил вдоль речки Водяной. Они прекрасно прижились, и говорят, что вышел в самом деле прекрасный сад».
Третьего августа 1804 года Ришельё писал жене из Одессы:
«Император [Александр I] прислал мне знак ордена Святого Владимира, это очень красивый и очень почетный орден за заслуги, которых он пожаловал всего три со времени своего восшествия на престол; он сопроводил его очаровательным письмом. Я никогда не был падок на ленты, но я очень тронут выражением удовлетворения со стороны государя, которого люблю и служу ему сердцем и душой.
Извольте, дорогой друг, прислать мне семена цветов и кустарников из Куртея. Я буду рад посадить их здесь; я бы хотел, если Эрнест приедет ко мне, воздвигнуть с ним небольшой памятник вашей замечательной бабушке в саду, который я разбил, а вокруг мы посеем семена цветов и кустов, которые она любила и лелеяла…»
Возможно, герцогиня де Ришельё была так же захвачена садоводством, как и ее супруг, однако она не могла не тревожиться, когда до Куртея долетали новости из столицы. В начале 1804 года в Париже раскрыли очередной заговор против Бонапарта; несколько человек были казнены, генерал Жан Шарль Пишегрю, который должен был заменить собой Первого консула, задушен в своей камере, а глава заговорщиков Жорж Кадудаль признался, что сигналом к выступлению должен был стать приезд во Францию некоего принца крови. Ближе всех к границам страны тогда находился внук Конде, 32-летний герцог Энгиенский. 15 марта 1804 года тысяча драгун форсировала Рейн, явилась в Эттенгейм, в десяти километрах от границы, и похитила герцога. Через пять дней его доставили в Венсенский замок, в тот же вечер он предстал перед военным трибуналом без свидетелей и защиты и был приговорен к смерти за вооруженное выступление против Франции, организованное на деньги Англии. В три часа ночи его вывели во двор и расстреляли. Над свежей могилой долго лаял и выл мопс по кличке Могилев — подарок герцогу из России.
