Леопольд не спешил на собственную коронацию: он поохотился в окрестностях города, потом выслал вперед свою многочисленную семью и, наконец, совершил торжественный въезд 3 октября: о появлении его кортежа возвестили 300 пушечных выстрелов. Свита императора состояла из сотни карет, запряженных шестериком, на запятках которых стояли лакеи в самых богатых ливреях. Улицы были черны от народа, явившегося поглазеть на пышный кортеж. Процессия направилась в церковь Святого Варфоломея, где архиепископ Майнцский под звуки фанфар и колокольный звон провозгласил Леопольда императором и королем. 9 октября в той же церкви состоялась церемония коронации с соблюдением древних германских обычаев: из церкви император проследовал по черно-желтому ковру в ратушу, причем великий маршал должен был вскочить верхом на коне на огромную кучу овса, насыпать его в золотую меру и подать императору. Королевский стольник отрезал кусок бычьей туши, жарившейся целиком в деревянном павильоне, и тоже подал императору. Туша и овес тотчас стали добычей черни, которая разорвала ковер в клочки и дралась за них, чтобы потом завещать внукам как реликвию.
Герцог де Фронсак сторонился французских эмигрантов, которые вели себя неподобающим образом: «Они (немцы. — Е. Г.) не без причины удивлялись тому, что люди, у которых всё так плохо, открыто критикуют нравы и обычаи своих соседей и нарочито напускают на себя французский тон и манеры, которые шокировали даже тогда, когда наше процветание и наша слава еще внушали уважение, ныне же сделались совершенно несносными».
В своих претензиях соотечественники заходили слишком далеко. «Я горячо желал бы суметь убедить это множество французов, которые, к моему великому удивлению, разделяемому всеми людьми, слышавшими, как они просят, умоляют государей объединиться и захватить их родину, что это стало бы несчастным и горестным событием для них самих. В самом деле, им ведомо брожение умов, царящее ныне во Франции, чтобы понимать, что при первом же слухе о вводе немецких войск королева, возможно, король, а главное — весь цвет аристократии, дворянской и церковной, будут безжалостно перебиты», — писал Арман в дневнике. Но даже если опасность подвергнуть огню и мечу несколько провинций своей страны для них не в счет, надо понять, что такими способами народ можно победить или уничтожить, но не изменить. Напротив, когда народ осознает, что в его нынешних бедах повинно новое правительство, он опомнится. Те, кого называют «патриотами», на самом деле секта фанатиков. «Если предоставить ее самой себе, она в конце концов обратится в ничто»; если же подвергать ее преследованиям, она обзаведется своими мучениками и «просуществует гораздо дольше, чем ей было отведено природой». Замечательно проницательные слова для 24-летнего человека!
