«Вы подходите к делу как государственный человек, — писал Дюку Кочубей в августе. — Вы хотите, чтобы в наших пограничных провинциях были войска, но ровно столько, сколько нужно. Вы хотите, чтобы эти войска не разоряли страну, поскольку считаете, что сохранение оных провинций может быть полезно для самих этих войск. Вы хотите, наконец, чтобы они были хорошо устроены, чтобы меньше солдат умирало и пр…. Все эти части требуют комбинаций и размышлений, нужно посмотреть, как с этим быть. Вы вонзили мне кинжал в сердце, сообщив в рапорте военному министру о вероятной эвакуации войск из Молдавии. Я надеялся, увидев Тильзитский трактат, что нам, по меньшей мере, возместят ущерб за счет Турции, но если нам и с этой стороны ничего не светит, признаюсь, что я тогда уже ничего не понимаю; впрочем, видано ли дело, чтобы выбрать для переговоров г. Лашкарева. Вы знаете этого человека, видели его в армии князя Потемкина. Он служил под моим началом, и я не преувеличиваю, уверяя Вас, что он не умеет ни говорить, ни читать, ни писать; однако именно эта особа ныне в некотором роде играет роль князя Безбородко, тогда как генерал Михельсон представляет маршала Румянцева или князя Репнина!»
Кадровая политика государей всегда была непредсказуемой. Тогда же, в августе, Прозоровский был назначен главнокомандующим российскими войсками, воюющими с Турцией, хотя на это место метил Ланжерон. Старику исполнилось восемьдесят, он едва держался в седле и, по словам Ланжерона, «был мертв совершенно каждое утро. Чтобы воскресить его, люди постепенно приводили его в чувство, растирая фланелью, смоченной ромом». Кочубей же подал в отставку под предлогом пошатнувшегося здоровья: по современным меркам еще молодой человек (ему было 39 лет) страдал от подагры и собирался поехать в Европу лечиться водами, а после удалиться в свое имение. На посту министра внутренних дел его сменил Алексей Борисович Куракин.
В одном из последних перед отъездом писем Кочубей предупреждал Ришельё, чтобы тот был осторожен: почту вскрывают. (Первое такое предупреждение было сделано еще 21 апреля, причем у Кочубея имелись основания подозревать почтмейстера из Николаева.) Пусть Александр сейчас к нему благосклонен, но всякое может случиться, особенно в свете нового политического союза. А тут еще про герцога вспомнил Людовик XVHI (король-изгнанник едва сводил концы с концами, поскольку его доходы состояли из шестнадцати тысяч ливров, выплачиваемых английским правительством, и четырех тысяч, присылаемых из России, тогда как ежегодные расходы на содержание двора доходили до двадцати шести тысяч). В конце 1807 года Ришельё получил из английского Госфилда письмо, в котором его просили добиться от Александра образования новой лиги с целью «посодействовать» королю. Если русский император согласится выступить посредником, Людовик не откажется даже от вспомоществования со стороны Франции. «Король, который конечно же не унизится до того, чтобы принять помощь непосредственно от узурпатора своего трона, узрит лишь руку своего щедрого друга, участие коего облагородит всё дело». Это письмо осталось без последствий, разве что доставило несколько неприятных минут адресату: Ришельё так и не выздоровел окончательно, весь год лихорадка то отступала, то возвращалась.
