Но развить успех не удалось. 9 мая граф Гудович с отрядом в 4500 пехотинцев «несвоевременно и неудачно» штурмовал турецкую крепость Ахалкалаки (на юге современной Грузии). Во время штурма погиб Эрнест д’Омон… Герцогиня де Ришельё воздвигла в часовне при замке Куртей алтарь в память о любимом племяннике.
Тем временем его дядя следил в подзорную трубу за атакой черкесской кавалерии, попытавшейся отбить Анапу. (Позже крепость будет срыта.) Рядом с ним стоял старый черкес Пек-мурза и подробно комментировал происходящее, делая замечания о вооружении, красоте коней, благородстве рода того или иного воина и перемежая эти сведения рассказами о их подвигах в любви и войнах против России и Персии. На сторону Ришельё перешел также крымско-татарский князь Аслам Герай, прославившийся романтической историей похищения невесты. Он влюбился в одну из дочерей Мурадин-бея, главы одного из могущественных горских родов, однако не мог заплатить назначенный калым: 30 отборных лошадей и столько же мешков соли. Тогда он вместе с возлюбленной переплыл Кубань и перешел на службу России. Похищение прекрасной Миры изобразил шотландский художник Уильям Аллан, учивший рисованию детей графини Потоцкой. Пейзаж был воспроизведен с большой точностью, портретное сходство поражало. Картина имела большой успех, великий князь Михаил Павлович купил ее и велел сделать с нее гравюру. Копии этой гравюры можно было потом увидеть в палатках казаков, уважавших Аслама Герая (сам он погиб на Кавказе в 1811 году в чине полковника русской армии).
По весне черкесы переплывали через Кубань и грабили казачьи села, унося и уводя всё, что удастся захватить, — имущество, скот, женщин и детей, которых потом продавали в рабство в Кабарде или возвращали за выкуп. Замириться с ними не было никакой возможности, хотя некоторые князьки соглашались служить русским. Различие культур было непреодолимым, что часто приводило к трагедиям, но порой заканчивалось курьезами. Так, Луи де Рошешуар однажды спас дочь эмира Ахмета во время разграбления ее аула другими черкесами, но девушка была так хороша, что француз долго не хотел возвращать ее отцу. Когда, наконец, он согласился, черкешенка была уже беременна; отца предупредили об этой «неприятности», списав ее на войну и неосведомленность о высоком происхождении пленницы. Однако эмир вовсе не расстроился, а, наоборот, стал подсчитывать, сколько кобылиц и мешков соли сможет теперь выручить в качестве калыма за дочь с ребенком, в жилах которого будет течь смешанная кровь.
