Виноградов поручал студентам самостоятельно читать сложные тексты, причем в различных вариантах, выявлять разночтения и пытаться их объяснять, обращать внимание на древнеримские надписи. Именно по римской эпиграфике Милюков написал свою первую работу в семинаре Виноградова, которую тот оценил как удачное исследование. «Чем дальше, тем семинарий Виноградова становился всё более серьезным, а участники семинария сближались на общей работе и составили, в конце концов, дружную семью…»>{85}
Вскоре Милюков и Виноградов станут близкими друзьями, будут посещать друг друга не только для научных диспутов, но и для обсуждения общественных проблем, и просто для приятельских пирушек.
Естественно, глубокое впечатление на Милюкова производил общий курс русской истории, который со второго семестра второго курса стал читать Василий Осипович Ключевский. До этого лекции по этому предмету читал профессор старой школы Сергей Михайлович Соловьев, но после его смерти (1879) этот ведущий предмет был поручен Ключевскому, который в 1882 году, в 41 год, стал университетским профессором.
Он обладал уникальной памятью, исключительной эрудицией, ораторским талантом и к тому же авторитарной манерой общения. Аудитория на лекциях Ключевского была полна не только будущими историками, но и студентами всех других специальностей, включая «естественников». Его выступления были чуть ли не театральными спектаклями, ибо, помимо блестящего знания фактического материала, значительную часть которого лектор излагал по результатам собственных исследований, отличались подлинной художественностью изложения, блестящим остроумием, отточенной формой, нестандартными сравнениями.
Оценивая Ключевского, Милюков впадал в некую «потусторонность», что обычно ему не было свойственно. Эрудиция Ключевского казалась ему непостижимой с точки зрения обычного человеческого разума. Отсюда и такая, несколько странная оценка: «Ключевский вычитывал смысл русской истории, так сказать, внутренним глазом, сам переживая психологию прошлого, как член духовного сословия, наиболее сохранившего связь со старой исторической традицией… [Он] сам говорил, что материал надо спрашивать, чтобы он давал ответы, а эти ответы надо предрешить, чтобы иметь возможность их проверить исследованием»>{86}.
Такого рода заявления Ключевского были в какой-то мере игрой, позой. Конечно, историческая интуиция существует, и мы не раз убеждались в этом в собственной исследовательской практике. Но основана она на знании сопутствующего исторического материала, и чем шире круг познаний исследователя, подчас даже вроде бы никакого отношения не имеющих к тематике его работы, тем скорее интуиция приведет к нужному результату.
