. Жаботинский, отмечая успех стихотворного сборника и отдавая дань уважения Бялику, признался позднее, что «почти ни одна из моих книг не удостоилась переиздания».
Эта ремарка относится к прижизненным изданиям: публицистика и проза Жаботинского издавались во многих странах, и автор вынужден признать, что плакал, читая романы «Пятеро» и «Самсон Назорей», — качество, не достойное мужчины, но увы: герои Жаботинского заставили…
Он вновь начал печататься в «Одесских новостях» и, невзирая на ссоры с коллегами-журналистами, называвшими его шовинистом из-за приверженности к еврейской тематике, большинство статей, напечатанных в одесский период, между 1910 и 1912 годами, считал вершиной своей публицистической карьеры.
Желая приобщить читателя на иврите к лучшим образцам классической литературы, в 1911 году Жаботинский основал в Одессе книгоиздательство «Тургеман» («Переводчик») и издал брошюры, пропагандирующие сионизм: «Сионизм и Палестина», «Недругам Сиона», «Еврейское воспитание».
Но главным оставалась борьба за иврит. Она велась не с теми, кто никоим образом не отождествлял себя с еврейством и стремился раствориться в иной культуре, — таких он называл ассимиляторами, — ас единомышленниками: с сионистами, ратующими за возвращение в Палестину, но противившимися возрождению древнего языка. Его требование преподавать иврит в школах диаспоры они называли чепухой, болтовней, «фельетоном»…
«В пятидесяти городах и местечках я произносил одну и ту же речь о «Языке еврейской культуры», — писал он в «Повести моих дней», — наизусть затвердил ее, каждое слово, и хотя я не ценитель повторения, но эта речь единственная, которой я буду гордиться до конца своих дней. И в каждом городе слушали ее сионисты и аплодировали, но после окончания ее подходили ко мне и говорили тоном, каким серьезный человек говорит с расшалившимся ребенком: химера».
С грустью вспоминал Жаботинский о выборах, происходивших в Одессе, в руководство еврейской организации «Общество распространения знаний» (он назвал ее «крепостью ассимиляторов»). Он предложил внедрить в еврейских школах программу изучения иврита, названную им «две пятых», — выделить для изучения иврита и еврейской истории всего лишь две пятых учебного времени. Оппоненты не дали ему договорить, обзывали его крикуном, «религиозным фанатиком, проповедующим ненависть к русскому народу и европейской культуре».
Потерпев неудачу, он не сдавался и, разъезжая по черте оседлости, безуспешно пытался создать экспериментальные детские сады и школы с преподаванием на иврите, но повсюду наталкивался на стену непонимания и раздражения. В лучшем случае, его начинания называли утопией. Свою жизнь в те годы он назвал «кочевой», а себя — «кочевником», признавшись, что однажды хозяин гостиницы в Вильно подметил, что он уже 55-й раз у него останавливается… Но Жаботинский охотно приезжал в Литву не только потому, что в Вильно находился Центральный комитет сионистов России. В Вильно, по его словам, он дышал воздухом традиционной еврейской культуры. Там он увидел, что, наперекор ассимиляции, естественной при длительном проживании среди иных народов, продолжает существовать «суверенная еврейская вселенная <
