. И спустя более полугода пастырь, ежедневно молившийся о десятках людей, вспомнил приглашавшего его Джунковского и его мать. «Его память меня очень тронула, – отмечал мемуарист, – от Юсуповых он прошел на соседнюю дачу к графине Сумароковой, жене брата Юсупова, Павла Сумарокова, которая лежала больная в последней степени чахотки и, помолившись у нее, направился в кореизскую церковь, переполненную уже народом. Отслужив молебен и благословив всех присутствовавших, отец Иоанн возвратился в Ливадию»
[85].
Налицо два мнения об отношении к о. Иоанну умиравшего Александра III – и, соответственно, две оценки самого священника.
С одной стороны, взгляд, который впоследствии получит широкое распространение в официальном памятовании почившего императора – о расположенности государя к пастырю, которая с особенной силой проявилась в Ливадии. Этой позиции придерживался Джунковский, у которого, правда, после выздоровления матери были свои веские основания относиться к протоиерею с исключительным пиететом.
С другой стороны, мнение, что знаменитого священника буквально навязали умиравшему императору некоторые мистически и экзальтированно настроенные члены императорской фамилии, а у ослабшего царя не было уже никаких сил сопротивляться, и он сдержанно принимал о. Иоанна. Такое суждение высказывали вел. кн. Николай Михайлович и Вельяминов.
Вероятно, эти две взаимоисключающие точки зрения так и оставались бы уравновешивающими друг друга и обоюдно недоказуемыми из-за крайне скудного количества надежных свидетельств, если бы не самые последние дни жизни Александра III, в которые он, несомненно, был однозначно расположен к о. Иоанну и не скрывал этого.
События разворачивались следующим образом. 17 октября – в особо чтимый в царской семье день, в который 6 лет назад никто из ее членов не пострадал во время железнодорожной катастрофы под Борками в Харьковской губернии, – он причащался у о. Иоанна. Этот факт не вызывает сомнений, так как отражен в дневнике цесаревича[86]. Об этом же свидетельствовал и Джунковский: 17 октября государь «приобщился святых тайн у отца Иоанна Кронштадтского, не мог встать на колени, а молился сидя» [87]. Более того, император причастился наедине и даже не позволил императрице совершить это таинство вместе с ним. В тот день Сергей Александрович отметил в дневнике, что с Марией Федоровной «вышло огорчение»: «…она хотела тоже [причаститься], но Саша совершил это один, запершись в своей комнате»
