. Премьер-министру же просто нужен был «козел отпущения», который в случае чего примет на себя всю тяжесть общественного мнения за неудачи новых инициатив. Как заметил один из лейбористов в ходе слушаний этого вопроса в палате общин: «Если один человек, да еще и не член этой палаты, терпит неудачу в своей миссии… правительство переложит всю ответственность на этого человека, чтобы уберечь себя»
[89]. Именно так и произошло в августе 1917 года.
Кроме того, Невилл Чемберлен понял, что, если он хочет продолжать какую-либо общественную деятельность не в муниципальном, а в общенациональном масштабе, ему необходимо начинать с самых нижних ступеней, а точнее — с задней скамьи палаты общин. «Недавние мои приключения произвели очень сильное впечатление на мое сознание и открыли мне все трудности административной работы, когда ты не член парламента. Кабинет очень чувствителен к мнению палаты общин, и министр за ее пределами не только не может оказать на это мнение какое-то влияние, но еще и обращает это против себя»[90], — писал он другу 22 августа 1917-го после своей отставки.
Так или иначе, разговоры о том, чтобы пройти в палату общин, отражены в переписке Невилла Чемберлена сразу же после отставки из правительства, и в августе, и в сентябре, и в октябре 1917 года. Хотя, надо сказать, первая политическая неудача заметно пошатнула его веру в себя: «Между тем я должен очень упорно бороться с растущей депрессией и желанием сунуть голову в петлю. Время от времени меня посещает чувство почти непреодолимой тошноты и отвращения при мысли обо всей той тяжелой работе, унижениях, подлости и мелочности подобной жизни, а также о безнадежной невозможности добиться своей цели»[91]. Его ранило даже сочувствие друзей. Но более всего ранили «ложь, несправедливость и созданная легенда», которые о нем и бывшем его ведомстве распускали пресса и Ллойд Джордж.
На тот момент младшему Чемберлену было 48 лет, тогда как в парламенте начинали карьеру люди двадцатилетние, и он знал, что будет слишком стар для «новичка». Помимо прочего, окунувшись во все перипетии политической жизни теперь уже лично, а не посредством отца или брата, он понимал, что мир этот органически ему неприятен. Это был мир интриг, утонченных игр, лицемерия, странных дружеских отношений. В его «голове неправильной формы» (определение продолжавшего глумиться над Чемберленом Ллойд Джорджа) не укладывалось, как можно оставаться друзьями и нападать друг на друга в палате общин, подставлять друг другу подножки, стравливать других, выдумывать изощренный ряд оскорблений и т. д. Он не поймет подобных правил игры до конца своей жизни, хотя те друзья, что у него появятся в том числе и в Парламенте, продемонстрируют ему восхитительный пример,
