Особенно тяжелым потрясением для будущего обер-прокурора стало Польское восстание. Родившийся и выросший в историческом центре страны, имевший преимущественно книжное представление о многообразии населявших ее народов, он, видимо, до конца не сознавал всей остроты и сложности национального вопроса. Внезапно открывшаяся — и казавшаяся вполне реальной — угроза дезинтеграции Российской империи, разрушения ее целостности по линиям национальных разломов во многом явилась для Победоносцева неожиданностью и стала тяжелым шоком. Отныне он едва ли не во всех социально-политических потрясениях будет видеть следы «польской интриги».
Попытки отдельных государственных деятелей восстановить политическую стабильность, пойдя на уступки окраинам (точнее, их элитам), расценивались Победоносцевым крайне отрицательно. Так, острую неприязнь вызывал у него П. А. Валуев, занимавший в 1862–1868 годах пост министра внутренних дел. В нем воплощались все раздражавшие будущего обер-прокурора черты: неуместная, с его точки зрения, склонность к компромиссам, стремление в политике следовать западным образцам и даже внешне копировать манеры членов европейских правительственных кабинетов. «Он невероятно пуст — едва ли не до глупости, — писал Победоносцев о министре. — По речам можно бы назвать его шутом, если не актером»>{86}.
Работа в государственных органах в рамках курса, который представлялся Константину Петровичу ошибочным, угнетала и выматывала его. Это ощущение, накладываясь на общее представление о тотальной бессмысленности деятельности бюрократических структур, подпитывало всё более мрачное умонастроение Победоносцева. «Когда бы не работа, которая не дает мне много досуга, — писал он А. Ф. Тютчевой, — сердце наболело бы без меры… Я не могу не чувствовать всеобщего разложения и пустоты»>{87}. В такой атмосфере у Победоносцева вырабатывалась система социально-политических воззрений, которыми он будет руководствоваться в своей общественной и государственной деятельности.
В основе данной системы лежали рассуждения о причинах охвативших Россию потрясений. Главной из них Константин Петрович, разумеется, считал разрушение традиционного социально-политического уклада с его простотой, определенностью, четким распределением ролей, в рамках которого «так тихо и мирно» проходила его жизнь и который он мнил единственно подходящим и возможным для страны. «Жизнь наша, — в ужасе писал он об основных тенденциях развития современности, — стала до невероятности уродлива, безумна и лжива оттого, что исчез всякий порядок, пропала всякая последовательность в нашем развитии; оттого, что расслабла посреди нас всякая дисциплина мысли, чувства и нравственности. В общественной и семейной жизни попортились и расстроились все простые отношения органические, на место их протеснились и стали учреждения или отвлеченные начала, большей частью ложные или лживо приложенные к жизни… Самолюбия, выраставшие прежде ровным ростом в соответствии с обстановкой и условиями жизни, стали разом возникать, разом подниматься во всю безумную величину человеческого «я»… разом вступать в безмерную претензию отдельного «я» на жизнь, на свободу, на счастье, на господство над судьбой и обстоятельствами»
