В отличие от твердой и смелой позиции, занятой на суде Мартенсом, администрация «Форвертса» повела себя чрезвычайно трусливо и потребовала, чтобы Пятницкий немедленно убрался со всей своей литературой из здания газеты. А куда? «Ну, это уже ваше частное дело, господин Фрейтаг, мы вам ничем больше помочь не можем».
Помог Карл Либкнехт. Он дал Пятницкому письмо к одному своему другу социал-демократу, имевшему собственный дом. Тот сдал квартиру за небольшую плату, и транспортный пункт обрел наконец полную независимость. Поехав в Тильзит и опять же с помощью вышедшего из тюрьмы Мартенса встретившись с одним из административных работников крупной тильзитской типографии, Осип договорился, что будет посылать литературу из Берлина на его адрес уже совершенно открыто.
Попутно перед Пятницким встала еще одна задача. Так как большинство искровцев за границей оказалось на стороне меньшевиков, в берлинской группе, разделявшей взгляды большевиков, остался один Пятницкий. А чтобы сохранить группу, в ней надо было иметь хотя бы трех человек. И вот Пятницкий разыскал в Берлине Шаумяна и одного болгарина Аврамова, выразивших согласие войти в группу. А потом к ней присоединился провокатор Житомирский.
Надо сказать, что Житомирский очень долго колебался, в какую группу содействия ему войти: в большевистскую или куда более многочисленную меньшевистскую. Предполагалось, что Житомирский «ищет правду», и все искренне обрадовались, когда он сделал выбор и примкнул к большевикам. Но ларчик-то открывался совсем просто: когда охранка поняла, что большевики куда опаснее для самодержавия, нежели меньшевики, она приказала своему тайному агенту быть с большевиками.
Скоро берлинская большевистская группа окрепла. В нее, кроме Пятницкого, входили Горин, Шаумян, Аврамов, Лядов, Лядова, Познер, Анна Неженцева, Квятковский, Тарасов, Левинсон, Галина, Лемберг и… Житомирский. При группе создали нечто вроде подгруппы из сочувствующей молодежи. В нее в числе других вошла и Бричкина, в дальнейшем прошедшая весь свой революционный путь рука об руку с Пятницким.
Осенью 1904 года Пятницкий получил письмо от Надежды Константиновны Крупской из Женевы. От имени Ленина она просила приехать в Женеву, чтобы посоветоваться по очень важным вопросам.
«В Женеве, куда мы вернулись со съезда, — вспоминала Крупская, — началась тяжелая канитель. Прежде всего хлынула в Женеву эмигрантская публика из других заграничных колоний. Приезжали члены Лиги и спрашивали: «Что случилось на съезде? Из-за чего был спор? Из-за чего раскололись?»
