Он встал со своего места и, нарочито громко стуча башмаками, ушел — на этот раз навсегда — от бывших своих друзей!
В кафе Ландольта он слушал искрящуюся остроумием речь Георгия Валентиновича Плеханова, намечавшего план решительной борьбы с меньшевиками. Это было просто великолепно! Крупнейший теоретик партии, отбросив как шелуху личные приязни и неприязни, остался с большинством навсегда. Навсегда? Увы, через два дня Плеханов, бросив крылатую, но маловразумительную фразу: «Нет, не могу стрелять по своим!» — как будто бы те, кто еще вчера слушал его в кафе Ландольта, были чужаками, — перекинулся к меньшевикам и кооптировал прежних редакторов «Искры». Ленин тотчас же вышел из редакции.
Жордания, Блюменфельд и вот… сам Плеханов. Нет, такие мгновенные политические вольты и превращения были не только непонятны, но и глубоко чужды прямой и цельной натуре молодого Пятницкого. Он вернулся в Берлин опечаленным и мрачным. Хотя формально после II съезда все социал-демократы слились в единую организацию, единства в ней не было.
С отъездом Гальперина в Россию во главе берлинского, а точнее, германского транспортного пункта остался один Пятницкий. Он, как и прежде, по лишь ему известным каналам отправлял в Россию «Искру», понимая, однако, что она стала совсем иной — не грозным набатом, зовущим к неустанной борьбе, не собирательницей всех революционных элементов под знаменем РСДРП, а чисто оппортунистической газетой, старательно обходившей острые углы и крутые повороты, призывавшей к примиренчеству и компромиссам.
Примиренческая позиция, занятая русским ЦК, привела к тому, что в один прекрасный день на складе, где работал Пятницкий, появился какой-то товарищ с запиской Носкова. Оказывается, Пятницкому прислали помощника. На этого помощника возлагалась задача контролировать действия «твердокаменного» большевика Пятницкого, постепенно забрать у него все нити пограничных связей и заменить его на посту заведующего пунктом.
Осип довольно быстро разобрался в сложившейся ситуации, никаких связей не передал, и «помощник» вынужден был покинуть пункт, так ничего и не добившись.
Провалился с одним из транспортов литературы верный и умный помощник Пятницкого, немецкий социал-демократ сапожник Мартенс. На его имя в Тильзит из Берлина поступали ящики с литературой под видом сапожного товара. Прусская полиция, вероятно кем-то предупрежденная, вскрыла один из ящиков и, естественно, не обнаружила в них ни мягких блестящих шкурок шевро, ни тяжелых квадратов кожи для спиртовой подошвы. Только литературу! Мартенс с группой товарищей были тотчас же арестованы и предстали перед суровым прусским судом. Их защищал Карл Либкнехт. Защищал умело и страстно, так что суд хотя покарал обвиняемых, но очень мягко, приговорив к нескольким месяцам тюремного заключения.
