В такой «спальне» жил Постышев.
В краеведческом музее я нашел «таблицу бесправия».
«За несвоевременный приход на фабрику штраф — 5—20 коп.
За самовольный уход — 5—20 коп.
За раскрученные концы пряжи — 5—20 коп.
За несоблюдение чистоты — 5—30 коп.
За нарушение тишины и спокойствия — 5—25 коп.
За дерзкие слова посторонним — 5—30 коп.
За курение табака в недозволенных местах — 5 коп. — 1 руб.
За принос с собой спичек — 5 коп. — 1 руб.
За ослушание старшего при работе — 1 руб.»
Почти никто из рабочих не избегал штрафа. Так, на одной фабрике за год было наложено 46 тысяч 609 штрафов. На каждого текстильщика приходилось более 10 штрафов в год.
Несмотря на то, что после Морозовской стачки фабриканты получили указание департамента промышленности и торговли отменить все штрафы, на всех ивановских предприятиях действовали подобные штрафные таблицы.
Каторжный труд, каторжный отдых, каторжное бесправие. Только ужас голодной смерти мог застав вить человека переступить ворота, «вольной кагорги» — фабрики.
Те, кто жил в «спальне» Гарелинской фабрики, вспоминают, что Постышев был жаден к чтению, со сверстниками не дружил, больше тянулся к старшим, бывалым людям, приехавшим из Москвы, Орехово-Зуева, Питера. Приезжие порою, когда не было «хожалых», рассказывали о стачках, их вожаках — Моисеенко, Алексееве, Бугрове.
Об этой поре жизни Постышева можно лишь домышлять. Близкие друзья его ранней юности В. Куконков, А. Калашников, П. Бутин, П. Гусев и другие погибли в тюрьмах, во время гражданской войны, лишь в Сибири сейчас работает Василий Калашников.
Удалось узнать, что семнадцатилетний Василий Куконков, работавший на фабрике Гарелина, как-то позвал Постышева с собой за город, в воскресный день «посидеть с друзьями». Постышеву едва исполнилось тринадцать лет.
Чем обратил на себя внимание молодого социал-демократа Куконкова Постышев?
Может быть, тем, что его не соблазняли компании сверстников, собиравшихся в воскресные дни на прогулки с выпивкой. Сторонился он и тех рабочих, что записались в кружки трезвости, посещали воскресные чтения, на которых епархиалки-учительницы показывали туманные картины и читали рассказы о добродетельных фабрикантах и милосердных господах — покровителях бедных. Может быть, своей пытливостью, резкостью суждений понравился Постышев Куконкову?
На этой рабочей пирушке-прогулке было внешне все, как на других, — пели, пили пиво. Потом к ним подошел высокий, статный, хорошо одетый человек. Он оказался знакомым Куконкова. У него нашлась газета; он стал читать статьи, напечатанные в ней, разъяснять прочитанное. Статьи прямо говорили о фабрикантах-грабителях, призывали к борьбе.
