Дезинформационный материал, утвержденный П. Вершигорой, который мы дали Строганову, выглядел правдоподобно. Правда, состав дивизии мы увеличили в два раза, количество артиллерии в шесть раз, станковых и ручных пулеметов в три раза.
Хаменьский несколько раз повторил, запоминая цифры, сообщенные Судаковым.
— Тебя-то освободят, — обращаясь к Судакову, сказал Хаменьский, — вероятно, у них нет улик. А мне надо бежать. Только бежать. Даже когда поведут на расстрел.
Это было как раз то, что нам нужно. Именно на побег и было все рассчитано.
— Тише, что вы расшумелись, хотите погубить себя и меня, — оборвал его Судаков.
На последнем допросе Хаменьскому сообщили наше решение передать его польским патриотам. Он побледнел и заерзал на стуле. После допроса он сказал Судакову:
— Охрана — один часовой, а нас двое. Если удастся бежать, пойдешь со мной?
— Пойду, но в разные стороны.
— Это как понимать?
— Дни мои сочтены. Шатаясь по лесу, я простудил легкие. Хватит, отвоевался. Буду пробиваться на Волынь, там у меня живут мать, жена и дочь. Осталось хозяйство. Если смогу поправить здоровье, продам все, захвачу семью и уйду на запад, подальше от тех мест.
— Ты украинец?
— Русский. В тридцатых годах отец бежал из Сибири на Украину от раскулачивания. Ему удалось кой-чего продать, но, главное, у него сохранилось много царских золотых монет. Мне тогда было четырнадцать лет, но я хорошо помню, как отец на столе раскладывал стопки монет. За них-то он и купил на Волыни усадьбу.
Хаменьский стал посредине комнаты, глаза его горели, потом он резко повернулся в передний угол, где висели иконы, не сказал, а простонал:
— Золото — это жизнь, это свобода. Будь у меня золото, я послал бы к чертовой матери гестапо, абвер, Соснковского и всю его компанию.
Он был страшен в этот миг: приблизился к столу, нагнулся, как будто на столе лежали стопки золотых монет…
Потом Хаменьский долго сидел, обхватив голову руками. Очнувшись, как бы между прочим спросил:
— Ковпак здесь?
— Да, — ответил Судаков, — я видел его несколько раз.
— Почему он держится в тени? Боится?
— Никого он не боится, — ответил Судаков, — но не хочет схватить случайную пулю. Для партизан это святыня, и его берегут все.
Как и было предусмотрено, в полночь недалеко от караульного помещения разведчики учинили стрельбу. Часовой — Ваня Сапожников — побежал туда.
— Наши стреляют, — крикнул Хаменьский и выбил окно. Оказавшись на улице, арестованные бросились бежать.
