нами, чтобы поднести ему подарок. Хорошо бы… и нам отметить эту дату». После обсуждения был найден подходящий способ «поздравления». Художник Борис Пророков быстро сделал набросок рисунка, тут же получивший всеобщее одобрение. «Ночью он изобразил на простыне свинообразное чудовище, убегающее с Кавказа. У свиньи были всем знакомые усики и челка — карикатура на Гитлера получилась отменная. Простыню укрепили на раму и установили на заранее пристрелянном месте нейтральной полосы, надежно закрепив косяками.
Утром 20 апреля со всех окрестных гор, со всех своих позиций гитлеровцы увидели это поздравление. Как и предполагалось, стрелять в своего фюрера немцы не решались. Прошло немало времени, пока они, как видно, согласовывали, что им делать. Наконец к раме с трех сторон поползли фашисты. Но место-то пристрелянное: половина их полегла, остальные убрались восвояси. Так повторялось трижды за этот день, пока по «именинному подарку» не ударила их артиллерия.
— Так его! Бей его! — хохотали бойцы».
Кровопролитное сражение и неподдельное веселье бойцов — рассказчик оговаривается о «странности» этого сочетания. Но для карнавала оно, разумеется, является ничуть не странным, а самым естественным. С тем же днем — самым тяжелым из всех — в мемуарах Брежнева связано и еще одно забавное воспоминание: «И опять рядом с огневой ячейкой мы услышали смех. Подошли: оказалось, там проводил беседу молоденький сержант-агитатор.
— Подводим итоги боя, товарищ полковник, — доложил он.
— И какие же итоги?
Сгрудившиеся вокруг пулемета бойцы стали сержанта подталкивать: расскажи, расскажи. Тот было смутился, но под напором товарищей осмелел:
— Гитлер хвастался, что сегодня сбросит нас в море. Нашей украинской байкой я и сказал, чего он добился. Пошел на охоту, убил медведя, ободрал лисицу, принес домой зайца, мать зарезала утку и сварила кисель. Попробовал, а он горький.
Вместе с солдатами я с удовольствием слушал веселого парня. Его немудреная байка, пожалуй, значила в тот момент больше и действовала крепче, чем самый серьезный разбор военных действий. Это было тем более важно, что день, повторяю, выдался самый тяжелый из всех пережитых нами на Малой земле».
Народное сознание продолжало по-своему осмыслять окружающий мир, даже в разгар кровавого боя. Находилось в нем место и Гитлеру — карнавальному свинообразному страшилищу, и его потешным военным походам. Любопытно, что солдаты противника воспринимались в этой обстановке как нечто вроде карнавальных чертей, выходцев из земли, преисподней, с того света: «Там, где все вокруг покрывалось трупами врага, появлялись новые цепи, их истребляли, но снова и снова возникали серо-зеленые силуэты. И неудивительно, что в одну из атак у бойца… вырвалось: “Да что они, из земли растут?”» Эта короткая фраза вдруг переносит нас из XX столетия куда-то в глубину веков: мы видим, как гитлеровцы растут прямо из-под земли, точно посеянные зубы сказочного дракона.
