При Брежневе (а также Андропове, Черненко) никаких шаржей на них — даже самых мягких — уже не было. Серьезные живописные картины с изображением генсека, впрочем, допускались — но никак не легкомысленные газетные рисунки. Даже персональные карикатуры на западных деятелей появлялись в печати все реже и реже. «Из уважения к президенту (США) мы его не нарисовали», — говорилось в подписи к одному рисунку. Высмеивались абстрактные герои, вроде американского дядюшки Сэма, британского льва или галльского петуха (потом к ним добавилась пекинская утка). Карикатурист Борис Ефимов, по его воспоминаниям, спросил у Брежнева в 1977 году. «Не станем ли мы скоро безработными?»
«Он несколько секунд смотрел на меня с удивлением, как бы не понимая вопроса, потом спохватился: «Карикатуристы — безработными? Э, нет! До этого еще ой как далеко, продолжайте работать!»
«Веньгрия, Дюсендорф, Шерванадзе». Некоторые из биографов Брежнева не без ехидства приводили многочисленные ошибки в правописании, которые допускал Леонид Ильич. Генерал Д. Волкогонов писал: «В своих рабочих записях, резолюциях, пометах он делал множество ошибок (обесзкуражить, Бон (вместо Бонн), хокей, Ново Сибирск, Веньгрия, Дюсендорф, Шерванадзе, Кисенджер и т. д. и т. п.)». В рукописи приведенного выше стихотворения Брежнева также имелись ошибки: Лозана, культурьно, брилианты, раскошные, деньди, оттель, росийской…
Конечно, для рабочего парня, каким был Леонид, подобные ошибки неудивительны. Но все же тут есть некоторая странность. Ведь в свое время он отлично учился в гимназии, потом, в 1935 году — тоже с отличием — получил звание инженера. Что же мешало ему — при неплохих способностях к учебе — выправить свое правописание, научиться писать без ошибок? Похоже, он и сам не видел в этом нужды. Опять-таки возникает вопрос: почему? Очевидно, эта небрежность в письме для 20-х годов была сродни той небрежности в одежде, которую исповедовала молодежь. Или сродни тому заведомо ошибочному (даже чудовищному, но оттого особенно выразительному и яркому) правописанию, которое утвердилось в 90-е годы XX века в мировом Интернете. Ведь сам язык после 1917 года переживал революцию. Из него только что вычистили ряд «лишних» букв, вроде «фиты», «ижицы» и «ера» на конце слов. И как вычистили! Революционные матросы ходили по типографиям и просто изымали буквы из наборных ящиков. Школьники (к которым принадлежал и наш герой) встретили эти перемены с радостью — они слишком хорошо понимали смысл поговорки: «Фита да ижица — розга к телу ближится». И не случайно горячий противник революции Иван Бунин писал: «По приказу самого Архангела Михаила никогда не приму большевицкого правописания». А другой эмигрант, Аркадий Аверченко, возмущался новыми словами — «тяжелыми, дикими, похожими на тарабарский язык свирепых сиуксов: Губпродком, Центробалт, Уезземельком». В устную речь вихрем ворвались всевозможные сокращения вроде «С. С. С. Р.» (Брежнев с удовольствием употребляет в своих стихах это новорожденное словечко, которому еще и года не исполнилось). В том, чтобы дотошно, вплоть до запятых, соблюдать все правила и законы в правописании, было по тем временам что-то невыносимо скучное, ретроградное, несвободное. (Маяковский в своих стихах также часто пренебрегал знаками препинания.) И этот карнавал букв, слов, запятых, сокращений не утихал еще долгие годы. «Неграмотность» людей из поколения Брежнева была одним из его проявлений.
