— Значит, Зюлейка возжелала прекрасного Иосифа. Как же вы изобразили это в балете?
— Это трудно передать словами, это надо увидеть. Поедешь в Париж на премьеру?
— Я? Ты с ума сошел! Я не желаю видеть такую развратную гадость!
— Почему ты решила, что это развратная гадость?
Элизабет достала из правого ящика стола газетный листок и протянула его Гарри.
— Вот, я прочла в местной газете перевод статьи главного редактора парижского «Фигаро» Кальметта. Он пишет, что твой возлюбленный Нисчинский…
— Нижинский!
— Какая разница? Об их русские имена можно язык сломать. В газете написано, что твой возлюбленный Нисчинский… — на этот раз Гарри сдержался и не стал ее поправлять, — …воплощенная похоть, оскорбляющая чувства приличных женщин. И что твоего возлюбленного Родена надо лишить государственных заказов за его отвратительные эротические эскизы русских танцовщиков, выставленные в Сакре-Кер.
— Зачем ты читаешь эту клевету? — вспыхнул Гарри. — Ведь ты не видела ни балета, ни эскизов Родена.
— Но я видела, как тебя выгнали из твоего любимого музея из-за эскизов Родена. И как ты из-за этого страдал. Я не хочу, чтобы ты мучился опять.
— Но именно благодаря балету я наконец перестал страдать! Конечно, потеря музея была для меня страшным ударом — из вершителя Но я видела, как тебя выгнали из твоего любимого мусудеб многих художников я стал одним из рядовых любителей искусства. Я уже не директор престижного музея, а просто богатый щелкопер, проматывающий наследство отца. А теперь я один из творцов, мы вместе делаем чудо — нечто, чего раньше не было!
Элизабет иронично поинтересовалась, как Гарри делает чудо. Но тот иронии не принял, он был слишком увлечен своим балетом:
— Представь, я вхожу в зал для репетиций, он совсем пустой — огромное пространство натертого паркета, да в углу пара стульев и рояль. Гуго, как всегда, сказался больным и не пришел, он терпеть не может репетиций. Так что я один излагаю хореографу и композитору сюжет следующей сцены, ее суть и задачу. Композитор наигрывает главную музыкальную тему, и хореограф зовет Нижинского, чтобы вместе с ним разрабатывать рисунок танца. И все они советуются со мной как с равным. Не как с пресыщенным богачом, играющим в искусство, а как с таким же творцом, как они. Ты понимаешь, как мне это важно?
— Я понимаю, что тебя ничего не удержит в Веймаре, пока ты не развяжешься с этим балетом.
И Элизабет заплакала, что случалось с ней крайне редко.
